Дубовая рубаха. Никита Демидов
в Зинихе всегда была холодной но нас это не останавливало и мы подолгу плескались в её чуть желтоватых водах, играли в салки и на берег вылезали только тогда, когда ноги уже сводило от судорог.
С посиневшими губами, все дрожащие мы поднимались на мост и укладывались на раскаленный солнцем асфальт, для того чтобы согреться. Водители перевозящие на своих грузовиках лес, казалось приходили в ярость и исступленно сигналили нам, но в действительности же они вспоминали себя в нашем возрасте и просто просили подняться и уйти с дороги. Согревшись мы садились на велосипеды и отправлялись на поле.
Этот круг повторялся до самой ночи, которую мы встречали у костра на берегу Зинихи, возле которого все дружно согревались и обсыхали после долгого купания в прогревшейся на поверхности воде, которая весь день впитывала в себя тепло солнечных лучей.
В одну из таких ночей когда я придя домой и отужинав жареным картофелем и салатом из помидор и огурцов лег спать, чужак уже двигался по направлению ко мне. Я не помню точно, но наверняка он снился мне в ту ночь, как и во все предыдущие, ведь я так желал встречи с ним. Удивительно смотреть за этим сейчас и видеть как маленький ребенок плетется на прохладную ночную террасу, укладывается в постель и засыпает крепким сном, в то время как другой человек, за много километров от него мчится в поезде и быть может не спит, смотрит в окно и часто выходит в тамбур с папиросой в руке.
Утром я проснулся и собирался бежать на поле, но бабушка, против обыкновенного никуда меня не отпустила. Я смутился, не обнаруживая в лице Розалины Андреевны того молчаливого упрека, который всегда можно было увидеть в её строго смотрящих глазах и в белизне крепко сжатых губ, когда она сердилась на меня. Нет же, она улыбалась и просила меня остаться и дождаться небольшого сюрприза. Сюрприз? – настороженно спросил я самого себя, не услышав обычного, сухого "Нет" от своей бабушки. Дело в том, что всякий мой проступок с её стороны сопровождался холодностью и даже равнодушием к моей персоне. Досадуя на меня, бабушка могла несколько дней молчать и даже не менять своего каменного выражения лица в моем присутствии. Это было невыносимо. Два или три дня кряду я мог услышать от неё лишь "Пора есть" и "Нет", не взирая на все уверения мои и раскаяния, сопровождающиеся иной раз и рыданиями. Но потом Розалина Андреевна отходила и как ни в чем не бывало, улыбалась, шутила со мной и по возможности баловала. Но сейчас она вела себя как обычно, ведь я ничем перед ней виноват не был, и удерживала меня, будто бы чего-то не договаривая. Я испугался, предчувствуя грядущие перемены, которые будут иметь огромное для меня значение.
В час пополудни я, глядя в окно, увидел приближающихся к нашему дому женщин, которые заприметив меня стали приветственно махать руками. Я ответил им и стал пристально вглядываться в их лица. Ничего кроме широких улыбок я не увидел, круглые, с черными стеклами очки скрывали глаза, а из-за солнца все черты их сливались в нечто бледное.
Затворив