Человек книги. Записки главного редактора. Аркадий Мильчин
на подводу, чтобы легче было идти. Это было очень кстати, так как по дороге у него неожиданно пошла кровь из ушей – видимо, следствие стресса из-за рухнувшей в одночасье семейной жизни. Знакомый посадил его на подводу.
Под бомбежкой. Ранение
Утром 19-го мы достигли села Кирово, где наши попутчики решили сделать привал. Лошадь распрягли и пустили пастись. Телегу поставили под раскидистым деревом в метрах пятнадцати от дороги, где и мы уселись перекусить.
Папа сел, прислонившись к стволу этого дерева, а я в нескольких шагах от телеги. Не подозревая о приближающейся опасности, я с удовольствием лакомился бутербродом с моим любимым вареным языком.
Вдруг послышались удары колокола и одновременно с этим гулкие взрывы. Уже потом я узнал, что немецкие самолеты бомбили дорогу, по которой мы только что двигались к Орехову. По этой дороге шло много народу: беженцы вроде нас, колонны призывников, еще не успевших надеть армейскую форму. Колокол и взрывы заставили меня инстинктивно броситься под телегу, но, как потом выяснилось, спрятаться под ней мне удалось только наполовину, по пояс. Ноги оставались за ее пределами. Помню, что бросился я под нее животом на землю. Дальше была темнота. Я, видимо, потерял сознание. Когда очнулся, то увидел, что лежу на спине и в руке зажимаю недоеденный бутерброд. Ощущение было такое, что меня пригвоздили к земле. Я приподнял голову, чтобы разглядеть, что случилось. И увидел, что правой штанины как не бывало. Ее всю срезало осколками. А нижняя часть левой ноги превращена в кровавое месиво. Осколок срезал часть голени размером с ладонь.
Мне повезло необыкновенно. Я сидел и закусывал на том самом месте, где зияла воронка от сброшенной немцами бомбы в полтора-два метра диаметром. Не бросься я под телегу, от меня бы осталось мокрое место. Если бы успел укрыться под телегой целиком, был бы цел и невредим. Но, увы, мои длинные ноги остались снаружи. Ранивший меня осколок, еще горячий, лежал рядом, ощерившись острыми зубцами краев. Боли поначалу не помню. Видимо, был как в полусне, ошарашенный происшедшим, и еще не сразу осознал, что, собственно, случилось.
Все попутчики отделались только испугом. Папа был слегка контужен взрывной волной, отчего не сразу стал действовать. Но он быстро пришел в себя и бросился на дорогу, чтобы остановить какую-нибудь попутную машину и отвезти меня в больницу. На счастье, мимо проезжала полуторка воинской санчасти. Она остановилась, и военврач (может быть, фельдшер) осмотрел мою ногу и быстро сделал перевязку. Затем на «стуле» из переплетенных рук меня донесли до полуторки и погрузили в крытый брезентом кузов. Папе врач сказал, что они едут в Орехов и отвезут меня в санчасть расквартированной там дивизии.
И мы поехали. По дороге я болтал какую-то чушь вроде того, что мне уже, наверно, не быть инструктором по легкой атлетике, каким меня мечтал видеть мой соученик Алеша Касперский, и не бегать по дорожке стадиона. Военные медики только посмеивались. Вспоминаю эту свою болтовню не без смущения.