Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века. Роберт Дарнтон
(почти годовой доход неквалифицированного работника), осведомитель появился с копией стихотворения и именем того, от кого он ее получил: Франсуа Бони, студента-медика, который жил в Коллеже Луи-ле-Гран, где наблюдал за обучением двоих молодых людей из провинции. Новость быстро понеслась вверх по служебной лестнице: от осведомителя, оставшегося анонимным, к инспектору по книготорговле Жозефу д’Эмери; потом к Николя Рене Беррье, генерал-лейтенанту полиции; к Марку Пьеру де Войе де Польми, графу д’Аржансону, министру военных дел и парижского департамента и самому влиятельному человеку в новом правительстве. Д’Аржансон отреагировал незамедлительно: нельзя было терять ни минуты; Беррье должен арестовать Бони, как можно скорее; «letter de cachet» может быть предоставлено позже; нужно соблюдать строжайшую секретность, чтобы полиция могла арестовать сообщников[3].
Инспектор д’Эмери исполнил приказ с выдающимся профессионализмом, как он отметил в своем рапорте для Беррье[4]. Расставив агентов в стратегически важных местах и оставив экипаж ждать за углом, он встретил подозреваемого на рю дю Фуан. Он сказал Бони, что маршал де Ноай хочет его видеть по делу чести, касающемуся капитана кавалерии. Так как Бони знал, что не сделал ничего, что может послужить поводом к дуэли (Ноай решал подобные вопросы), он добровольно последовал за д’Эмери в экипаж и исчез в Бастилии.
Запись допроса Бони сделана обычным образом: вопросы и ответы приведены в форме квазидиалога, их точность подтверждена Бони и проводившим допрос комиссаром полиции Агнаном Филиппом Мише де Рошебрюном, которые оба подписали эту бумагу.
Был задан вопрос, правда ли он написал какое-то стихотворение, порочащее короля, и читал его нескольким людям.
Ответил, что он вовсе не поэт и никогда не писал стихов против кого бы то ни было, но около трех недель назад, когда он был в больнице (Отель-Дьё), навещая аббата Гиссона, начальника больницы, туда примерно в пять часов вечера пришел священник тоже для встречи с Гиссоном; этот священник был выше среднего роста и выглядел лет на тридцать пять; беседа касалась газетных статей; и священник, заметив, что кто-то был столь нечестив, что написал сатирические стихи о короле, показал оду против Его Величества, которую ответчик скопировал там же, в комнате господина Гиссона, но не записав всех строк и пропустив большие отрывки[5].
Короче говоря, это было очень подозрительное сборище: студенты и священники обсуждали злободневные события и насмешничали над королем. Допрос продолжался так:
Был задан вопрос, что он сделал с указанным стихотворением. Сказал, что он читал его в комнате в вышеупомянутом Лицее Людовика Великого в присутствии нескольких человек, а потом сжег. Было сказано, что он лжет и не стал бы с таким рвением копировать стихотворение, чтобы потом его сжечь.
Сказал, что рассудил, что стихотворение было написано кем-то из янсенистов, и, имея его перед глазами, он будет всегда знать, на что способны янсенисты, как они думают и даже каким стилем пишут.
Комиссар
Д’Эмери к Беррье, 26 июля 1749 года; и д’Аржансон Беррье, 26 июля 1749 года. Оба письма из Bibliothèque de l’Arsenal, ms. 11690, folios 40 and 42.
Д’Эмери к Беррье, 4 июля 1749, ibid., folio 44.
«Interagatoire du sieur Bonis», July 4, 1749, ibid., folios 46–47.