И заблестит в грязи алмаз. Илья Игоревич Иващенко

      Сапожников с боем прорывался к Рязанову вдоль тянувшихся по обе стороны дороги монотонных, своей серостью невольно вгонявших в депрессию и нагонявших тоску полос железобетонного «забора Лахмана» модели «ПО-2», в простонародье более известного как забор с ромбиками. Количеством различных оттенков серого с железобетонными плитами, ограждавшими территории разбросанных по длине улицы заводов и предприятий, могло потягаться разве что простиравшееся по соседству асфальтобетонное покрытие дорожного полотна, стабильно плачевное состояние которого, в свою очередь, могло потягаться разве что с состоянием подвески тех невезучих автомобилей, что вынуждены были регулярно по данному полотну ездить, чтобы доставлять своих водителей и пассажиров до места работы. Практически сплошные ограды с натянутой поверх плит колючей проволокой лишь изредка перемежались фасадами зданий и контрольно-пропускными пунктами со шлагбаумами или воротами. Гнетущая однообразная обстановка и депрессивный вид уходящих куда-то вдаль бесконечных серых полос непроизвольно навевали у Сапога аналогии с собственной черной жизненной полосой, вдруг резко начавшейся в обычное, не предвещавшее беды субботнее утро и вот уже третий день подряд упрямо не желавшей обрывать свое неумолимое течение подобно тому, как не желали того делать довлевшие над ним почти беспрерывные заборы.

      Бой, который вел Энвидий, одолевая плиту за плитой, был ведом только ему одному и оставался незримым для внешнего наблюдателя, поскольку сражение происходило лишь в его голове. Вызвано оно было безжалостным крестовым походом, осуществлявшимся по приказанию жестокой судьбы против его психического здоровья. Разворачивавшиеся на его ментальном поле битвы захватывали дух своими масштабностью и эпичностью. Сражался иноверец, по традиции и привычке, сам с собой, а в роли рыцарей-крестоносцев выступали его собственные заунывные мысли, безысходная печаль и проснувшаяся под конец совесть. «Нет, ну это уже не смешно даже. Это насколько надо неудачником-то быть, чтобы в жизни такое говнище творилось без передышки три дня подряд? – убивался горемыка. – Сперва этот пазик с бабулей долбаной, потом в дерьмо собачье наступил, потом перед музыкантом этим уличным облажался, в этот же день еще и с велосипеда упал! Вчера сначала камеру не заметил, а после этого гитару дорогущую раздолбал в падении! Сегодня уже умудрился за несколько