Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала. Стефан Хедлунд
href="#n_111" type="note">[111].
С такой постановкой вопроса легко согласиться, однако Гринспен ставит перед нами ту же проблему, что и политологи, которые утверждают, что страны с высоким уровнем доверия или с большим социальным капиталом экономически оказываются успешнее стран, где эти показатели ниже[112]. Возможно, эти наблюдения и верны, но не ясно, что тут причина, а что следствие, кроме того, остается тайной, какие практические выводы можно сделать из них. В следующих главах у нас будет повод вернуться к этим вопросам.
Теперь, чтобы завершить первую часть дискуссии о возможностях и собственном интересе, вспомним период краха советской системы и подчеркнем ту роль, которую сыграла общественная наука в концептуализации предстоявших России задач. Поскольку стратегия преследования (часто хищнического) краткосрочных собственных интересов со временем вылилась в нечто совершенно отличное от того, чего ожидали многие наблюдатели, остается только заключить, что общественная наука совершила существенные промахи при анализе ситуации.
В следующих главах мы попытаемся продемонстрировать, что экономическая теория мейнстрима не смогла понять самой сути командной экономики, и она буквально отказалась учитывать всю тяжесть исторического наследия России. Кроме того, она воспитала в экономистах идеализированное понимание того, на что способны освобожденные рынки. Последовавшее за этим глубокое разочарование так было описано Гринспеном, который лучше многих других олицетворяет истинный дух рыночной экономики: «Немногие экономисты задумывались об институциональных основах свободного рынка до того, как рухнула стена и стало очевидным, что нужно развивать рыночную экономику в странах Восточной Европы, где раньше царствовало централизованное планирование. Сами того не желая, люди из стран бывшего СССР стали участниками нашего эксперимента. Некоторые из полученных уроков были просто поразительными. Крах централизованного планирования не привел к автоматическому становлению капитализма, несмотря на радужные предсказания многих консервативно настроенных политиков»[113].
Если мы добавим, что разочарование ожидало не только «консервативно настроенных политиков», но и многочисленных сторонников теории мейнстрима, участвовавших в формировании переходной политики, останется только сделать вывод, что мы должны пересмотреть свое понимание мотивов преследования собственных интересов – от убеждений и ожиданий до глубоко укоренившихся общественных норм.
Давайте посмотрим на причины, в силу которых общественная наука вообще и экономика в частности оказались совершенно не готовы справиться с задачами, которые открылись им вместе с дверью в великую «лабораторию реформ».
II. Предмет и традиция общественной науки
С незапамятных времен исследование и совершение открытий составляют неотъемлемую часть человеческого существования. Люди издавна стремились улучшить свой удел,
Оба эти понятия не обделены вниманием ученых из разных областей социальных наук. О первом см.: Fukuyama F. Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity. New York: Lree Press, 1995. (Рус. пер.: Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию. М.: ACT, 2004.) Понятие «общественного капитала» обычно приписывается социологу Джеймсу Коулмену (особенно см.: Coleman J.S. Loundations of Social Theory. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1990. Ch. 12). Однако первым это понятие употребил Гленн Лури (Glenn С. Loury) в работе «А Dynamic Theory of Racial Income Differences» (cm.: Phyllis A.W., La Mond A.M. (eds). Women, Minorities and Employment Discrimination. Lexington, MA: Lexington Books, 1977. P. 176).
Greenspan A. The Age of Turbulence: Adventures in a New World. New York: Penguin, 2008. P. 139.