Пыльца. Сборник. Эл Клейнер
похвастаться не могли.
– С Рождеством тебя.
Хоэль положила голову ему на плечо и рассеянно тронула конструкцию кончиком пальца. Провода качнулись, приоткрывая угол панели с равномерно пульсирующим зеленым сигналом. Она поморгала и выпрямилась. Мигал датчик входящей связи.
– Уэн. Что это?
Он смотрел на оживший коммуникатор несколько секунд и наконец улыбнулся.
– А это, Хоэль, наша Вифлеемская звезда.
Поиграй со мной
«Поиграй со мной. Поиграй. Неужели ты не хочешь играть? Поиграй с нами, Па-а-а-аш…»
Павел тряхнул головой. Странные полустертые воспоминания, больше похожие на видения, возникающие на границе сна и яви, отдавали тоской и наполняли вязкой тревогой. Заставляли нервно вышагивать по маленькой тесной комнате, считая шаги. Один, второй, третий, четвертый – так же, как теми бесконечно долгими зимними вечерами, когда за окном не было ничего, кроме непроглядной тьмы и пурги. Павел сосредоточился на счете, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, и охватившая тревога начала понемногу отступать. Крошечная спальня в старом доме на сваях напоминала кладовку с небольшим зарешеченным окном. В детстве на то, чтобы пересечь комнату, ему требовалось шесть шагов – если ставить ноги пошире. Сейчас хватило четырех. Что ж, в сорокалетнем Павле Анатольевиче никто, кроме него самого, не узнал бы щуплого белобрысого Пашку, которым он был давным-давно. В прошлой жизни.
* * *
– Ты только недолго там, – просила жена, собирая ему чемодан. – Сделаешь все – и назад. Хоть бы продать ее удалось, а то зря к черту на кулички поехал…
– Да кому она сдалась, каморка эта? – Павел раздраженно хмурился. – Еще лет десять, и поселок вымрет к чертям, все в города перебираются. Съезжу просто попрощаться, может, какие-то вещи свои детские найду. Привезу мелким, тебе покажу. Ностальгия, знаешь…
В небольшом доме барачного типа было всего несколько квартир, и обитали в них преимущественно одинокие старики. Баба Соня пережила всех своих соседей – шустрая, энергичная, сухонькая старушка, которая, казалось, всегда горела каким-то внутренним огнем, и где-то в глубине души Павел надеялся, что бабушка останется такой навсегда. Эту глупую, слегка наивную надежду он лелеял втайне от всех, даже от собственных детей, но в какой-то момент она ожидаемо разбилась об реальность бабушкиной кончины. Дожила баба Соня до девяноста четырех лет, ушла в трезвом уме и здравии, а квартиру на Каменном Переборе завещала единственному внуку.
Свои последние годы бабуля провела с правнуками – родственники перевезли ее поближе к себе, в большой город. Долго уговаривали: и медицина здесь лучше, и родня ближе, и жить интереснее, чем в глуши. Согласилась баба Соня и покинула старый дом в Каменном Переборе в надежде однажды вернуться. Не вернулась. Вместо нее обшарпанный, выкрашенный грязно-желтой краской порог спустя годы переступил Павел Анатольевич.