Тихий Дон. Книга 2. Михаил Шолохов

      Наутро Листницкий отправил с вестовым в штаб дивизии донесение; позавтракав, вышел из землянки. За осклизлой стеной бруствера над болотом качался туман, хлопья его висели, словно пригвожденные к колючкам проволочных заграждений. На дне траншей на полвершка стояла жидкая грязь. Из бойниц выползали коричневые ручейки. Казаки, в мокрых, измазанных шинелях, кипятили на щитах котелки с чаем, курили, сидя на корточках, прислонив к стене винтовки.

      – Сколько раз говорено, чтобы на щитах не смели разводить огня! Что вы, сволочи, не понимаете? – злобно крикнул Листницкий, доходя до первой группы сидевших вокруг дымного огонька казаков.

      Двое нехотя встали, остальные продолжали сидеть, подобрав полы шинели, покуривая. Смуглый бородатый казак, с серебряной серьгой, болтавшейся в морщеной мочке уха, ответил, подсовывая под котелок пучок мелкого хвороста:

      – Душой рады бы без щита обойтиться, да как его, ваше благородие, разведешь, огонек-то? Гля, сколь тут воды! Чуть не на четверть.

      – Сейчас же вынь щит!

      – Что же нам, значится, голодными сидеть?! Та-аак… – хмурясь и глядя в сторону, сказал широколицый рябой казак.

      – Я тебе поговорю… Снимай щит! – Листницкий носком сапога выбросил из-под котелка горевший хворост.

      Бородатый казак с серьгой, смущенно и озлобленно улыбаясь, выплеснул из котелка горячую воду, шепнул:

      – Попили чайку, ребяты…

      Казаки молча провожали глазами уходившего по линии есаула. Во влажном взгляде бородатого дрожали огненные светлячки.

      – Обидел, сука!

      – Э-э-эх!.. – протяжно вздохнул один, вскидывая на плечо ремень винтовки.

      На участке четвертого взвода Листницкого догнал Меркулов. Он подошел, запыхавшись, поскрипывая новенькой кожаной тужуркой, от него резко пахло махорочным перегаром. Отозвав Листницкого в сторону, дыхнул скороговоркой:

      – Слышал новость? Бунчук-то этой ночью дезертировал.

      – Бунчук? Что-о-о?

      – Дезертировал… Понимаешь? Игнатьич, начальник пулеметной команды, – ведь он в одной землянке с Бунчуком, – говорит, что он не приходил от нас. Значит, как вышел от нас, так и махнул… Вот оно что.

      Листницкий долго протирал пенсне, щурился.

      – Ты как будто взволнован? – Меркулов испытующе посмотрел на него.

      – Я? Ты что, в уме? Отчего бы это я был взволнован? Просто ты огорошил меня неожиданностью.

      II

      На другой день утром смущенный вахмистр вошел в землянку Листницкого; помявшись, сообщил:

      – Нынче утром казаки, ваше благородие, нашли в окопах вот эти бумажонки. Неловко так-то… Я вот и пришел доложить вам. А то как бы какого греха не нажить…

      – Какие бумажонки? – приподнимаясь с койки, спросил Листницкий.

      Вахмистр подал скомканные в кулаке листки. На четвертке дешевой бумаги четко рябили размноженные пишущей машинкой слова. Листницкий прочитал залпом: