Ищейка. Вирджиния Бокер
будто сейчас двенадцать часов дня, а не ночи. Если он и удивляется, увидев меня в своих покоях, в наручниках и под конвоем одного из стражей Малькольма, то не показывает этого. Его взгляд от моих скованных рук переходит на Ричарда, потом опять на меня.
Он не стар, но и не молод. Я не знаю его настоящего возраста, но выглядит он сейчас так же, как и всегда: темные волосы, не тронутые сединой, очень коротко стриженные. Так же коротко стриженная борода. Длинное тонкое лицо, нос чуть-чуть поменьше того, который уже назвали бы большим. Высокий, выше шести футов. Был бы вполне привлекательным мужчиной, если бы не глаза, похожие на два мокрых угля: холодные, жесткие, черные.
– Расковать ее, – велит он Ричарду.
– Но… разве вы не хотите сначала узнать, за что она здесь? Перед тем как я сниму наручники?
– Здесь я задаю вопросы и приказы отдаю я, – отвечает Блэквелл. – Расковать ее.
Ричард делает шаг вперед, размыкает на мне наручники. Они с легким щелчком расстегиваются.
– Я хочу знать, зачем ты здесь, – говорит Блэквелл, не сводя глаз с Ричарда. – Почему ты среди ночи привел ко мне мою ищейку, закованную в наручники, как простую воровку. И почему ты, – он оборачивается ко мне, – позволила ему сделать это.
Ричард смотрит на меня, будто желает, чтобы я говорила первой. А я смотрю прямо перед собой и молчу. Если он ждет, что я сама себя обвиню перед этим судьей, его ожидания напрасны.
– Отвечай, – повторяет Блэквелл тихо и зловеще. – Ну?
– Я… я пришел к ней домой, – говорит Ричард. – Отвести ее к королю, он потребовал ее присутствия. – Он запинается. – А у нее было вот это.
Он кладет травы на стол перед Блэквеллом. Зеленые, благоухающие, красивые, ровные, связанные в пучок веревочкой, как букетик, который сельский мальчик мог поднести девочке. Такие с виду невинные – и несущие в себе проклятие.
Я снова закрываю глаза в наступившей оглушительной тишине, покорно ожидая того, что последует дальше. Вообразить не могла, что возвращение в Рэйвенскорт может привести к такому. Сперва меня переодевают служанкой, потом представляют королю. Затем меня призывают предстать перед ним, а следующее, что я помню, – как еду на ялике вниз по реке к купальне в поисках знахарки и пучка трав. Я этой старой карге отдала свое жалованье за три месяца: две трети за ее знания, да треть за молчание, а толку-то…
– Оставь нас, – говорит Блэквелл.
Мои глаза широко распахиваются. Ричард смотрит на меня, и что-то творится с его лицом, словно он жалеет о произошедшем. Он наклоняет голову в знак повиновения Блэквеллу, поворачивается на каблуке и выходит. Блэквелл откидывается на спинку кресла – высокого, деревянного, обитого алым бархатом. Подобного трону. Если судить по власти Блэквелла надо мной, так это и есть трон.
Он кладет руки на стол, сцепляет пальцы и смотрит на меня в упор. Такой уж у него метод. Так и будет таращиться, пока у меня не останется иного выбора, как что-нибудь сказать.
Но я ничего говорить не буду. Клянусь, не буду. Все равно без толку. Я попала в беду, и что бы я сейчас ни сказала, этого не