В альпийском сиянии. Федор Диесперов
будто внезапно кто-то дернул меня за рукав и потряс за плечо. Я услышал, как за моей спиной голос проговорил еле слышно по-русски пару неразборчивых фраз.
Резко, с предзаготовленным выражением подозрительного удивления, обернулся и увидел пустой столик, где до того сидели бабушка с дедушкой из Австралии.
Стулья едва задвинуты, салфетки скомканы, бокалы почти до конца допиты. На всей улице никого. И так тихо, что слышно было, как переливается звон в ушах туда-сюда. Я даже подрасстроился такому обороту, списав прочувствованное прикосновение ко мне на тик от перенапряжения мышц.
«Наваждение какое-то!» – подумалось мне. Потряс головой и бодрым полумаршем пустился в сторону метро.
Стало как-то совестно, будто я необоснованно грубо и заносчиво повел себя с кем-то.
«Неужели – все? Как-то скомканно… Все… Чек при мне, надо положить деньги на счет. А ведь хоть и отпустили пораньше, выхожу с работы как обычно. Ладно. Все».
Глава II. Sic!
Шагал, по ходу ноги с удовольствием прикидывая про себя, как можно и должно распланировать полдник и предстоящий вечер, с тем чтобы успеть все, что следовало бы успеть.
Хотелось пораньше лечь спать. Я скоро понял, что сильно устал за эту неделю, несмотря на то, что работать приходилось гораздо меньше, чем обычно. Наверное, так до сих пор и сказывалась прошлая, проведенная в делах и заботах, сродни хождению по болоту – невольное отклонение влево или вправо, и в лучшем случае начинай все с начала. Я мотался в городок на реке Луаре, где учился в университете. Мотался, чтобы подать документы в префектуру на очередной студенческий вид на жительство. И хотя бы я зарешал успешно все бумажные вопросы в течение светового дня и получил заветное récépissé – «ресеписсе», то есть справку о том, что документы на вид на жительство на рассмотрении и мне разрешается пребывать во Франции в ближайшие три месяца, ожидаемых объемов радости на сердце я не наблюдал. И по возвращении в Париж мне несколько ночей все снился тот бульвар, шиномонтажная мастерская, на вывеске которой напечатано слово «вулканизация», так смешившее меня, и рядом дом, в котором я снимал студию с мезонином. Вязкая тягомотина воспоминаний не отпускала, мешая двигаться дальше.
А тут мне предстоял очередной отъезд. Не то чтобы раньше мало думал об отъезде. Приготовления к нему, просто мысль вроде «проверить, все ли в порядке», будила во мне что-то успокаивающее, хозяйственное, посконное, и я с удовольствием предавался перебору в уме необходимого. Предавался, как вот именно сейчас, шагая по пустынной улочке, названия которой я никак не мог запомнить, хотя прохаживался по ней очень часто с работы и на работу, мимо черного здания еврейской школы.
Усталость явно давала о себе знать, хотя бы и я сервировал сегодня всего ничего. К тому же сейчас, если на то пошло, только третий час дня.
Зашел в банк по дороге.
В прохладной зале без какого-либо освещения, кроме естественного дневного, пробивавшегося из полузакрытых вертикальных жалюзи, – лишь пара посетительниц. Женщины пожилых годов расспрашивают