Звёзды в глазах. Виолетта Винокурова
видеть, совсем не ту, которую сама хочет носить. Но Андрей её принимает с почтением и доверительно кивает.
– Поедим, мам. Я нарежу, ты сиди.
Он забирает тарелки, достаёт новые, мамуле кусочек побольше отрезает, клубничку целую с другой стороны перетягивает, себе с пустым местом отдаёт – он не любит фрукты, хоть в них и есть фруктоза, до которой так голоден его желудок, но клубничка – что это? Единица, едва ли не ноль. При этом она равна яблоку, арбузу, дыне, лишь банан мало-мальски выделяет, а остальное можно отбросить, то ли дело шоколадные батончики, орехи, печенье – дрянная, умертвляющая, но двигающая тело вперёд сахароза.
– Спасибо, – шепчет мамуля и берёт ложку, делает вид, что наслаждается приторностью сливок, влажностью бисквита, сильнее тянет трескающиеся губы, которые в воображении Андрея идут по мелким ранам, роняют кровь, оттягиваются сквозь боль к скулам, но показывают: как ей вкусно, как ей нравится, как она рада, что всё сложилось именно так.
Как она любит свою жизнь, как она любит всё то, что происходит здесь и сейчас, как она любит то, что было раньше. Андрей улыбается, но и его улыбка фальшивая, подыгрывающая мамуле, только бы она не думала, что он всё понимает. Он ничего не понимает, он верит её лжи, каждый день своей жизни верил и будет верить, потому что она так старается его убедить, потому что другой жизни у неё нет, потому что другого пути она не избрала для себя, и Андрей тоже его не избрал. Он выбрал мамулю, как она выбрала его. Он сделает её счастливой, обязательно. Однажды. Пусть и не сейчас, когда сам Матвей Григорьев обратил на него внимание. Он станет самым перспективным новичком среди Звёзд, а затем начнёт взбираться на пьедестал популярности, будет занимать первые места день ото дня, месяц от месяца, год от года. С его силой получится. Его аномалия привлечёт внимание. Должна. Людям нравятся звёзды, которые светятся в глазах, они кажутся ими теми самыми, что есть в небе, пусть это и реакция организма на пресловутый стресс.
Андрей заглотил сладкую – ровно настолько, насколько надо – ложечку и глянул на мамулю. Та сидела с белыми губами, тупила в тарелку взгляд, словно приведение, которое потерялось посреди большого жилища, которое и не тут вовсе живёт, а в квартире через несколько десятков стен, но теперь оно уже и не вспомнит, где жило: далеко или близко, выше или ниже, правее или левее. Видит только перед собой до одури сладкий десерт, который нужно съесть для того, чтобы никто не догадался, не заподозрил приведение в том, что его не существует. Оно здесь, оно ест, оно дышит, оно смотрит, оно улыбается – оно радуется, потому что нечему грустить, а заикается от переизбытка чувств.
Природа чувств другая, Андрей знал и ворошил бисквит, размазывал по тарелке, уничтожал стройную конструкцию, обмазывал вилку в сливках и ненароком привлекал внимание мамули.
– Андрюша? Не вкусно?
– Нет, вкусно, прям как я люблю, – сияет зубами Андрей и бодро соскребает со дна измученную массу. – Переживаю. Когда позвонят. Что скажут. Вдруг Матвей передумает? А я не хочу… мы столько всего сделаем!