Кавказская слава России. Шашка и штык. Владимир Соболь
пришлось. Ах, Ефимовича нет с нами больше, а то б вспомнили, как двое суток просидели у гродненцев.
– Меня забыли, – проворчал Приовский, улыбаясь, впрочем, глазами.
– Да, Анастасия Ивановича мы оставили на полку, а с Андрей Александрычем закатились на пир к соседям. Тогда, после Батина, получил Кульнев награду из Петербурга. Нет, не орден, аренду поместья, лет на десять. Или казна ему должна была тысячу ежегодно… Не помню. Но радовался Яша, как мальчик. Он же вечно в бедности пропадал. Треть жалованья матери, остальным уж не знаю как обходился. Щи, каша гречневая, иногда и говядина попадалась… Ох, забыл, гусары! Водку гнал знатную. Чуть, на мой вкус, переслащивал, однако – прямо сама в глотку лилась. Маркитантскую не жаловал. – Он чуть брезгливо щелкнул ногтем по стоявшей рядом манерке. – А деньги наградные он племяннице переслал – в приданое. Вот каков был гусар Яков Кульнев! Господа офицеры!..
Все мигом вскочили, и Приовский с Мадатовым, подхватив под локти, помогли подняться отяжелевшему Ланскому.
– Ну, за генерал-майора Якова Петровича Кульнева!.. Нет, смирно! – крикнул вдруг Ланской, и десятки чарок замерли в воздухе около губ. – Полк, слушай!..
Все головы тут же повернулись к командиру полка.
– Главное вспомнил. В первую Польскую, он тогда еще, кажется, в Сумском был, шли мы с князем Багратионом. Сказал я Кульневу, что пойду сейчас с двумя эскадронами вправо, за перелесок, погляжу, что там и как. А ты, говорю, дождись меня для сикурсу. Вдруг там ломит французов сила неодолимая. Дождусь, говорит Яша. Ну, я для смеха, крикнул ему, отъезжая: «Поклянись, брат!» А он руки развел, вроде я его оскорбил, и как гаркнет: «Да будет мне стыдно!..» Александрийцы, друзья мои! Чтобы нам с вами другой клятвы не знать кроме как: да будет мне стыдно, ежели против чести своей шагну!
– Да будет мне стыдно! – согласно и твердо повторили хором офицеры Александрийского гусарского, все, от ветерана Приовского до семнадцатилетнего корнета Замятнина.
– Ну, а теперь последнюю – вечная память гусару Якову Кульневу. Разом!..
Ланской опрокинул медный стаканчик и задержал кверху дном, дожидаясь, пока скатятся последние капли. А потом вдруг сжал его в кулаке, смял и отшвырнул в сторону. Батальонные помогли ему опуститься.
– Вот так, Мадатов, – зашептал генерал, жарко дыша в ухо Валериану. – Помянули мы Яшу Кульнева. Хорошо помянули. Так и меня помянешь.
– Ваше… Николай Сергеевич! – отшатнулся Валериан. – Сами же говорили, что нельзя гусару о смерти.
– Говорил. Говорил, что нельзя кликать. А сейчас точно знаю, что она где-то рядом. – Ланской смотрел прямо в глаза Мадатову спокойно, вроде бы даже трезво. – Когда – не ведаю. Хотелось бы сначала Бонапарта прогнать. Но, ежели что, – помянешь.
Валериан понял, что боле отшучиваться и отнекиваться нельзя.
– Помяну, – сказал он также тихо и просто, в тон Ланскому. – Все помянем. Те, кто останется жив.
– Вот и ладно. – Ланской отвернулся и принялся прочищать трубку. – Эх, Витгенштейн! Говоришь,