Наши за границей. Под южными небесами. Николай Лейкин
кроликов едят. Не кролик ли это? Как кролик по-французски?
– А почем же я-то знаю!
– Да ведь это самое обыкновенное слово и даже съедобное. Сама же хвасталась, что все съедобные слова знаешь.
– У нас в Петербурге слово «кролик» не съедобное слово, а я всем словам в петербургском пансионе училась.
– А то, может быть, заяц? Зайчину и в Петербурге едят. Как заяц по-французски?
– Знала, но забыла. Ты будешь есть или не будешь? – спросила мужа Глафира Семеновна. – А то сидишь над сотейником и только бобы разводишь.
– Если бы знал, что это такое, – попробовал бы.
Горничная давно уже стояла у стола, смотрела на супругов, не дотрагивающихся до блюда, и недоумевала, оставить его на столе или убирать.
– Кес ке се? – снова задал ей вопрос Николай Иванович. – Кель анималь?[34]
– Le lièvre, monsieur…[35] – был ответ.
– Гм… Са? Воля са?[36] Такой зверь?
Николай Иванович сложил из пальцев рук зайца с ушками и лапками и пошевелил пальцами.
– Oui, oui monsieur… – утвердительно кивнула горничная, рассмеявшись.
– Заяц! – торжествующе воскликнул Николай Иванович. – Ну, зайца я не буду есть, я знаю его вкус.
И он отодвинул от себя сотейник, кивнул горничной, чтоб та убирала его.
– Соте из зайца очень вкусное кушанье, монсье. Напрасно вы его не кушаете, – сказала горничная, прибирая блюдо.
Услыша от нее раз сказанное французское слово «льевр», Глафира Семеновна сама воскликнула:
– Льевр, льевр! Теперь я вспомнила, что «льевр» – заяц! Нас учили.
– Ну вот видишь…
Николай Иванович налил себе в стакан остатки вина и выпил его, как бы вознаграждая себя за труд разгадывания кушанья.
Супруга взглянула на пустую бутылку и покачала головой.
Подали сыр и фрукты.
XV
Лишь только супруги вышли после завтрака из столовой и стали подниматься к себе в комнату во второй этаж, как их догнала горничная и сообщила им, что с ними желает говорить «мадам ля проприетер», то есть хозяйка гостиницы.
– Что такое у ней стряслось? – воскликнул Николай Иванович. – Неужели опять пансион?
Но хозяйка стояла уже тут. Это была пожилая женщина в кружевном фаншоне на голове, с крендельками черных с проседью волос на висках. Она приседала перед супругами, спрашивала, как им понравился завтрак, и супруги опять услышали в ее речи слово «пансион».
– Тьфу ты пропасть! Вот надоели-то с этим пансионом! – проговорил Николай Иванович, разводя руками. – Оголодали они здесь, что ли! Глаша, скажи ты ей, что прежде нужно прожить хоть день один, пообедать и уж потом разговаривать о пансионе, – обратился он к жене.
– Апре, мадам, апре. Иль фо дине… иль фо вуар. Апре дине[37], – сказала ей Глафира Семеновна.
– Bon, madame… Merci, madame… – поклонилась француженка и стала спускаться по лестнице.
– Переоденусь в другое платье, попроще… – сказала Глафира Семеновна, входя
Какое животное?
Заяц, месье.
Это? Вот это?
Потом, мадам, потом. Надо обедать… надо посмотреть. После обеда.