Несвоевременность. Ольга Савчук
Вороны изредка снимались с ветвей лиственниц, чтобы что-то схватить с земли, и с хриплым карканьем усаживались обратно. Лиственницы уже уронили ржавую хвою, и дорожки сходились и расходились сусальными разводами по уставшей земле. Из ворот кладбища к машине вышли двое: он галантно открыл перед ней дверь, помог устроиться поудобнее, затем сел за руль. Она была ощутимо старше, он – молодой еще мужчина. На лицах не было улыбок, но в глазах проскальзывала теплота, а в танце их тел читались свобода и спокойствие, какие бывают между старыми друзьями, давними любовниками и любящими супругами.
– Тебя домой отвезти? – Спросил он. – Или, может, хочешь пообедать?
Она задумалась на секунду. Он любил ее неторопливость: она никогда не отвечала сразу, сначала словно заглядывала на какую-то секретную приборную доску – что у нас там по датчикам? Голод? Холод? Нужно размяться?
– Пожалуй, я бы и правда пообедала.
– Куда хочешь поехать?
– Да куда повезешь.
И она легко откинулась на спинку сиденья. Для игривых улыбок было не место – но в глазах ее горели две искорки, их мерцание будило в нём азарт, и вот он уже мысленно проложил маршрут в «их» ресторан – хотя она никогда не позволила бы ему так его назвать. Тот ресторан, в котором когда-то, много лет назад, всё началось… Хотя нет, на самом деле всё началось гораздо раньше, в обычной рязанской школе о двух этажах, выкрашенной в непонятный красно-бурый цвет, трезвонившей через каждые сорок – десять – сорок – пять минут. Она жила в своем ритме и существовала как отдельная единица в городе.
Арина Ивановна была самой необычной учительницей в их школе, да и одной из самых молодых. Когда Илья пошел в первый класс, она еще училась на последнем курсе, шла на красный диплом и думать не думала ни о каком Илье, ЕГЭ и педсоветах. Точнее, думала, но пока они маячили где-то далеко впереди, а сама Арина мечтала уехать в Санкт-Петербург, влиться в богемные круги и выйти замуж за какого-нибудь поэта. Он будет творить в нищете, она – нашивать ему заплаты на рукава купленного в секонде пиджака, и будут они столь же счастливы, сколь нищи.
Замуж она действительно вышла, и как раз после окончания пединститута. "Оно само" – твердила Арина, объясняя историю своей любви то ли себе, то ли подругам, то ли родителям. В начале пятого курса в ее жизни возник юный айтишник Сережа, тихий, спокойный, надежный и очкастый. Очки в толстой оправе были самой поэтичной частью его образа. Когда Арина узнала, что "Цветы зла", благодаря которым она сама подошла к нему познакомиться, были книгой, которую забыла в его комнате подружка соседа по общежитию, а Сережа ни разу даже не открыл томик, было уже поздно. Она была настолько влюблена, что научилась видеть поэзию в десятеричном коде и метафоры в HTML-тэгах, носила на пальце колечко и выбирала туфли на свадьбу.
Уезжать из Рязани Сережа наотрез отказался. "И чего я в твоем Питере не видел? Дождь, ветер, а цены как на Лазурном берегу". Пожав плечами, Арина осталась с мужем в родном городе. В конце концов, подумала она, есть ведь путешествия, а потом, кто знает – может, он с возрастом передумает, встанет на ноги и захочет поездить по свету. А пока она собирала библиотеку и оформлялась на работу в одну из общеобразовательных школ учителем литературы. Поначалу у нее была гора планов: она хотела открыть дискуссионный клуб, литературный кружок, клуб чтецов, да всё что угодно, лишь бы дети читали и любили книги не меньше нее. Впервые с Ильей она встретилась, когда он пошел в пятый класс и попал к ней. Обычный пацан, слегка не от мира сего, вихрастый, обаятельный. Читать не любил, но дураком не был и на конфликты не нарывался, четверку ее рука выводила не дрогнув.
И вот этот волшебный сентябрь, когда ребята, ушедшие от тебя мальчишками, внезапно вернулись юношами. На самом деле изменения подкрадывались весь предыдущий год, но привычные повадки и установленные правила не давали их заметить. Подумаешь, лишний раз огрызнулся или позволил себе списать в открытую – с кем не бывает. И вот он сидит, взгляд из добродушного стал оценивающим, ноги больше на размер, подбородок вздернут, на переносице россыпь первых розоватых угрей. Всем своим видом он говорит: я уже большой и независимый, но что-то в посадке головы, в косых взглядах а может, только в ее памяти о собственном отрочестве выдает истину: кожа еще такая тонкая, что шрам на ней останется на долгие годы, если не навсегда.
Трудно ей было, всегда труднее всего было именно с подростками. Если их не строжить – отбиваются от рук, радуясь, что смогли избавиться от надоевшего контроля. Если слишком давить – сопротивляются еще сильнее, ведь на ком-то надо отрабатывать навыки отстаивания границ, на ком-то надо демонстрировать, как жесток к ним мир? Сами они, конечно, еще верят во всё, что транслируют своим поведением, но она-то уже видит. Отношения с классом установились шаткие, но ровные. Она разговаривала с ними, как с равными, заключала сделки, торговалась, никогда не шла против того, что сама считала правильным. Но и дружить с ними не пыталась. Любое нарушение договоренности каралось, и класс это знал.
Илья сам не заметил, как очутился в девятом классе, когда на носу экзамены и важные решения, а он еще ничего не понял, кроме того, что хочет играть на гитаре, а кроме музыки ему