Поэзия на все времена. Вадим Юрьевич Шарыгин
об пол
Тяжёлый мешок, кто-то топал и топал
За окнами века Двадцатого или
Вы «Повесть о нежности» всю позабыли?! –
Воскликнула Речь, неизвестно откуда…
И барскою с плеч – дар словесного чуда –
Берите, возьмите, задаром! -Не надо…
И долго ещё вековая прохлада
Шаталась по дому снесённому всуе,
И чёрным на белом портреты рисуя,
Блаженная речь, малахольная дева –
Пугала, на чашках гадающих девок,
Чудным бормотанием…
– Что здесь творится?!
И Речь, заплетаясь: На озеро Рица
Приедет автобус, так, в Семьдесят первом
Там мальчик, он станет…посыльным иль нервом,
Протянутым между Москвой и Мариной,
И память о повести в книге старинной
Лучи осветят – первых звёзд Ориона…
И живы, все живы! И тополя крона
Укутает тенью их всех, и улыбки
Сияют, прощайте, рассвет близко, зыбкий
Туман – всё объёмнее, глубже и гуще…
(1) И гаснет экран
со строкою бегущей.
(2) И гаснет экран,
за строкою бегущий.
Цикл «Февраль»
1.
Как гуща звёзд, ночующих над веком,
Обожжена молчанием моим –
Души безветрие – цыганский взмыв Алеко*
Над плоской плотью скучных пантомим –
Так груда мыслей, жадных и ослепших
От пламени свечи – кромешный вид:
Идут сгоревшие надежды пеших,
Дымами пепелищ простор обвит –
Сошла на нет, умолкла, прекратила
Доверие к реальности, свелась
К мерцаниям, как будто сжёг Аттила
Упавший облик Рима, будто связь
Земли и неба, догорев, исчезла:
Опоры нет, сорвался в высоту
Мятежный взгляд, из-под удара жезла –
Сноп искр! Я древом древности расту
В пространстве : без углов, без форм, без розни,
Где всё условно, будто облака.
В разгар улыбки делаясь серьёзней,
Не ведая что значит далека
Любая суть иль образ сути, стану
Великой оторопью, обмороком, сном:
Будто фонтан, взметнувший струй султану,
Будто вода, вдруг, ставшая вином,
Прозренья всплеск – всё в наших силах в этом
Обычном дне в начале февраля!
Я возношусь, шагнув в окно, поэтом,
Листаю ночь крылами журавля –
Высокий воздух… Я скликаю словом
В чертоги слов – всех потерпевших ввысь,
Счастливых, обживаясь в небе новом,
Вдруг, вижу как, откуда ни возьмись,
В глубокой высоте витает что-то
Такое… мы зовём это полёт?
Февраль. Второе. Ночь. Москва. Суббота…
Вновь Пастернак чернила в стих прольёт:
Вот-вот уже, нависла, с чувством риска,
Строка и потускневшее перо
Выводит, будто грани обелиска,
Трагичное, как голос у Пьеро,
Признание – лирически истошно:
–Мы