Змеелов. Даха Тараторина
чужачки.
– Из Кардычан она, точно говорю. Кума моя оттуда, такую же понёву носит. Ты как, милка, Кардычановская? – повысив голос спросила она. – Никак беда какая приключилась?
Кто-то припомнил дым, поднимавшийся за лесом на большой земле несколько дней назад. Кто-то взялся осмотреть чужачку и, хоть та не далась, заключил:
– Попортили её, зуб даю.
Кто-то сделал отвращающий знак, чтобы Лихо, принесённое пришелицей на шее, не перепрыгнуло на новый насест.
– Домой бы её отвезти…
– Да ты погляди на неё! Кому она такая дома нужна? Мать с отцом погонят, да и правильно сделают! – спорил люд.
Староста пригладил бороду-лопату и задумчиво переглянулся с женой.
– А и есть ли, куда возвращать… – пробормотал он, накручивая ус на палец.
Девчушка от этих речей едва ли не под землю зарылась. Сжалась в комочек, старалась сидеть тихо, как мышка, надеялась, что ещё маленько постарается – и вовсе пропадёт. А Яровчане только плотнее обступали её со всех сторон.
Ирга ждала, чтобы девчушка сорвалась и, как до того на Дана, напала на кого, кто поближе стоит. Но первым не выдержал Василь. От рождения добрый да глупый, он растолкал односельчан, поднял девицу на руки да понёс к ближайшей лодке. И чужачка, вопреки ожиданиям, не забилась в его объятиях, а затихла и уснула прежде, чем Ирга тоже запрыгнула в судно.
– Серденько! Серденько? Ирга!
Девка вздрогнула и едва не кинулась на Звенигласку, как та на Дана по осени. Она стряхнула ладонь ятрови с плеча и тут только заметила, что наново погнула очелье, которое так долго правила.
– Задумчивая ты, Ирга. Молчаливая…
– Тебе что с того?
Звенигласка вперилась очами в пол. Этими-то очами Василь перво-наперво и начал грезить: огромные и с длиннющими ресницами, что у коровы. У Ирги-то, да и у самого Василя глаза были что щёлочки, да к тому ж изогнутые, как у лисицы. А у Звенигласки круглые и синие, как озерцо лесное. Или как васильковые головки посреди пшеничного поля. По малости Василёк спрашивал, отчего мать нарекла его странно. Ни Изумрудом, ни Лисом, ни Листом… в Гадючьем яре-то с именами просто: высокий – Костыль, младший да неожиданный – Дан, рыжий – Ржан. И вдруг… Василёк! Нынче же Ирга глядела на Звенигласку и думала, что мать узрела нечто, им с братом неведомое.
Коса у Звенигласки была русая, как пшеница зрелая. Носила она её обёрнутую вокруг лба, и Ирга всё дивилась, отчего с такой тяжестью голова не отломится. Верно, в родных Кардычанах слыла Звенигласка красавицей, ну да теперь и спросить не у кого – родных у неё не осталось.
Словом, немудрено, что влюбился Василь ещё прежде, чем Звенигласка, поборов пережитый ужас, заговорила. Но это тогда, первые дни после счастливого спасения, девка рта раскрыть боялась. Нынче же поди заставь замолчать! Вот и теперь щебетала, усевшись подле Ирги.
– А как разрешусь, перво-наперво в баньке попарюсь. Горячей-горячей! На острове-то всё больше холод да сырость, я к такому не привычна…
«Ну и проваливала бы с нашего острова!» – могла сказать Ирга. Могла, но промолчала.