Вихрь переправ: 3. С собой проститься придётся. Ольга Васильевна Ярмакова
чно омертвелая кора, сходила с его расшитого рубцами сердца.
Вчера он твёрдо решил: хватит жить в метаниях памяти, в завывании эха имён, поблёкших и высохших, как прошлогодние листья. Пора двигаться хоть куда-то. А для начала сгодится и эта точка. Точка нового отсчета.
Поморщившись, он высвободился из чьих-то рук, те сонно цеплялись за него чуждыми и бесполезными якорьками. Стараясь не добавлять гула в больной голове, он медленно двинулся к краю постели и тут же наткнулся на новое препятствие в виде тела – голого, женского, сонного тела. Сколько же их тут? Две, три или все пять? Ночью вокруг него вилось пять молоденьких и смазливых куртизанок – каждая так и норовила обойти другую, лишь бы оказаться в его постели первой. Проклятый угар! Чёртова мужская слабость.
Он зажмурился и перелез через спящую девицу, пройдясь животом по её прохладной спине, та что-то устало простонала, но не дёрнулась и тут же громко засопела.
Наконец его ноги опустились на твердь пола. Холод паркета передался ступням, а за ним всему телу. Только теперь он сообразил, что абсолютно гол и понятия не имеет, где его одежда. Подслеповато щурясь в полумраке, – над ложем королевских размеров тускло изливал розоватый свет настенный бра, – он скорее с досадой отметил: девушек четверо. Две девицы лежали по бокам от него, и парочка в изножье. Все блондинки. Его упрямый пунктик.
Та, что справа, даже ничего, только, пожалуй, чересчур тоща. А слева… Лица он не видел, недавняя соседка по постели лежала на животе, утопив в подушку половину лица, а другую его часть накрывали сползшие волосы. Ну и хрен с ней. Дурнушку он бы не подпустил к себе, значит, приемлемая. Что до сладкой парочки, те, безусловно, близняшки, ну или таковыми ему показались. Они даже во сне лежали, прилипнув друг к дружке, ну точно любовники.
Как обычно к горлу подступила дурнота. Нет, дело не в перебранной дозе крови и не в переутомлении – то всё не про него. Эти обнажённые тела, безымянные лица – для него они сливались в одну ночь, не имея начала и конца. Какая-то промежуточная станция похоти. Попытка сбежать и забыть, заткнуть на миг брешь черноты, что не унималась и не думала зарастать. Сколько ночей прошло с тех пор, как он познал горечь? Он всё прекрасно помнил, но отсюда, из спальни с затушёванным светом, в котором голые тела женщин представали всякий раз остовами мертвецов, омытыми кровью, ему чудились столетия. Хотя прошло меньше двух лет.
Надо бы избавиться от шалав; он предпочитал встречать рассвет в одиночестве. Так ему представлялось честнее перед самим собой. Пускай брачные узы давно пали с его сердца, душа же сопротивлялась, и подавляемая ночами, в дневное время неумолимо взывала к совести, для острастки натравливая неподкупную память.
Где же одежда его? Хотя бы брюки, чтобы предстать перед подручными в достойном виде. Пошарив по комнате среди беспорядочно разбросанных островков женской одежды, ему удалось разыскать среди дамских шмоток брюки и рубашку. Измятую и сдобренную засохшей кровью рубашку он накинул, предпочтя не застёгивать. Всё равно ненадолго: как выставит шлюх за дверь, сразу снимет с себя всё, а затем – незамедлительно в душ. Смыть угарную ночь, на этот раз последнюю в бессмысленной череде.
Выглянув за дверь, он обнаружил в сторонке на стуле задремавшего охранника: парень лет двадцати, очевидно, из последних остатков сил держался, неся караул, но юность, бессонная ночь, да и откровенная скука, что уж говорить, доконали паренька. Начальник нахмурился и хотел рявкнуть по обыкновению, но что-то в безмятежном лице спящего переменило настроение и он, подойдя вплотную, негромко позвал:
– Ма́рик, эй, Ма́рик.
Не так уж и глубоко погрузился в сон юнец, как только его имя прозвучало в коридоре, он вздрогнул и нервно встрепенувшись, вскочил со своего места. Близкий вид начальника, к тому же явно подловившего его, Марика, на месте преступления, вконец обескуражил и напугал молодого человека. Он уже изготовился получить нагоняй и открыл рот, дабы начать извиняться, но в сонной голове как назло ничего не возникало – все мысли ещё пребывали в благостной воле дремоты.
– Хоть кто-то выспался, – ровным голосом произнёс главный. – Я тоже хотел бы поспать, но один. Там, – он поморщился, не глядя в сторону спальни, – надо прибраться.
– Хорошо, господин, – тут же с энтузиазмом откликнулся Марик.
– За десять минут управишься? Я подожду в кабинете.
– За пять, господин!
Взгляд холодных серых глаз задержался на лице подчиненного, словно что-то припоминая, но вот он соскользнул с Марика и устремился к соседней со спальней двери – к кабинету.
– Нет, Марик, десять минут, не меньше, – донёсся сдержанный голос босса, он уже направлялся в кабинет и говорил, на ходу, не оборачиваясь. – Негоже провожать дам второпях, даже у путан есть право на достойные сборы.
Парнишка что-то ответил, но его лепетание растеклось в воздухе бессвязностью. Во всяком случае, начальник уловил тон готовности и того было вполне достаточно.
Скрывшись за дверью смежного с опочивальней помещения, он замер. Тьма, впустившая его в свою обитель, царствовала с самого вечера, как