Вихрь переправ: 3. С собой проститься придётся. Ольга Васильевна Ярмакова
ни единый луч солнца больше не проникал внутрь и не наводнял пульсирующей жизнью крови даже маломальский уголок. Идея исходила от Зиновии, решение принял Револьд.
Она желала поскорее вытравить из его памяти бывшую куртизанку, столь прочно засевшую в его памяти досадным крючком, и первое, что пришло ей в голову – выкрасить спальню в белый. Убить кровь, выморозив её снегом. Нет, жить в тех покоях она б не стала – в том виделся дурной тон, – но цвет зимы обезличил бы в памяти любовника чудный оттенок медно-вишнёвых волос, которые в гаснувшем солнечном свете уподоблялись живому водопаду крови.
И тогда, отбросив соблазн, Зиновия предложила альтернативу – закрыть Красную комнату ото всех, но, в первую очередь, от хозяина дома. Так он сам возьмёт на себя ответственность последнего шага и, вогнав гвоздь в дверь, захлопнет внутри себя лазейку для воспоминаний. И Астрогор согласился.
На исходе третьего дня Револьд вошёл в комнату, отведённую Зиновии Руссу ещё в начале их романа.
Вопреки тому, что фаворитка тяготела к белому, да и родом была из Мириса – края снегов, Белых волков и легенд, – в покоях её пульсировал иной свет. Ох уж эти легенды: за пределами Мириса всех его жителей называли не иначе, как оборотнями, а всё из-за того, что с рождения близки с Белыми волками. Вот и ещё один вымысел – шкура у Белых волков имела нежный, молочно-серый оттенок, который в сумерки отливал бледно-голубым. Именно такой цвет насыщал покои нынешней и теперь единственной куртизанки Астрогора.
Зиновия полулежала на широкой кровати, поверх лазоревого покрывала, её внимание целиком занимала книга, которую она с интересом читала, временами зачитывая отрывки вслух прислужнику. Волк смиренно сидел подле постели, аккуратно пристроив большую голову на краю. Револьд в который раз замер в дверях, завороженный той юной красой, что лучилась в спокойствии и отрешённости девушки. Лазурь, окружавшая Зиновию, – даже платье на ней мягко струилось серебристо-голубым облаком – выделяла безукоризненную белизну кожи, граничившую с болезненной бледнотой, выгодно оттеняла волосы, которые, казалось, ярче лучились платиной. Но сильнее всего выделялись глаза.
Миндалевидные, сапфировые очи обратила на замершего у порога мужчину хозяйка Голубой комнаты, отвлёкшись от чтения. Волк тут же напрягся, поднял голову и устремил хмурый взгляд к двери – досадно для прислужника, когда чужак неслышно входит к госпоже. Для Мельхома хозяин дома и все его люди изначально оставались чужаками. Таков обычай Мириса: ближе союзника у Белого волка никого не может быть. И ничего с этим не поделаешь, это, так сказать, в крови сидит.
– Нужно поговорить, Вия, – попросил он и настойчиво добавил. – Одним. Отправь волка.
Её взгляд не выказал ничего, хотя внутренне она скривилась от сокращения своего имени. Она не понимала эту его склонность к сокращению имён до чего-то ущербно-детского. Но вслух об этом ему никогда не говорила, предпочитая делиться мыслями целиком лишь с прислужником.
– Мельхом, пожалуйста, – произнесли её уста почти