Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала. Магдалина Шасть
ненормальная, и Петька дрогнул.
Единственное, что может тревожную мать успокоить – это его сопливые размышления о будущей жене. Так доброй женщине будет понятнее и спокойнее, будто и нет в его жизни никаких важных тем, кроме любовных.
– Ох, мама, не везёт мне в любви, никак не везёт, – посетовал он плаксиво и пафосно, решительно отстраняя от себя стенающую на разные лады мать и заглядывая в её блестящее от слёз лицо, – Решил я Ольгу Колесникову забыть, и к Глафире Щербет посвататься…
– К Глафире?! – мать даже вскрикнула от потрясения, – Не пущу! Через мой труп, Петенька. Глафира – самая голосистая и твердолобая девка на всю нашу область!
– Да, у Глафиры голос, как у соловья. Она в нашем сельском хоре солистка, лидер коллектива. Все её в селе уважают за прямоту и честность. Ты же сама говорила, что в девушке честность важна, – Петька мечтательно закатил болотно-зелёные глаза и театрально вздохнул. В глубине души, ему нравилось провоцировать мать, желающую, с одной стороны, поскорее стать бабушкой, а с другой, опасающуюся, что невестка станет для любимого и единственного сына главнее её самой.
– Соловья? Слониха твоя Глафира, вот кто, в ней же центнера два не меньше! Как ты такую огромную жену кормит собираешься, Петя? – добрая женщина осуждающе покачала головой, – Она же одних конфет килограмм пять в день ест.
– Вы, мама, преувеличиваете. У Глафиры широкая кость и крепкая диафрагма, оттого и голос так хорош, – на мгновенье увлечённый воспоминаниями Петька задумался: с пышнотелой и авторитарной Глафирой у него никогда и ничего не было. Может, и впрямь рискнуть? Вот Марья взбесится. Он злорадно ухмыльнулся.
– Да Глафира твоя, как танк. Ты и сам не заметишь, как она тебя под себя подомнёт. Зачем тебе жена-диктатор? – спустила его с небес на землю мама.
– Ваша правда, мама, – согласился Петька виновато и тут же мысли о сладкоголосой, но властной Глафире отмёл, – Да и не нравилась она мне никогда.
– Молодец, сыночек! Правильно мыслишь, – похвалила разомлевшая от сыновней покорности мать и потащила Петьку в комнату, – Я тебе постель разложила, иди ложись и ни о чём плохом не думай. Девок на свете много. Не из нашего села, так из соседнего жену себе найдёшь. Хорошую и честную.
– Да уж, – произнёс Петька задумчиво, задёргивая шторки и скидывая с себя рубаху, – У нас на селе и не осталось незамужних, мы с тобой уже всех обсудили. Разве что…
– Кто, Петя?
– Манька Волкова, – сорвалось вдруг с его пухлых губ ненавистное девичье имя, обожгло подбородок горьким пламенем, покатилось по полосатому половику наперекор узору, прыгнуло куда-то в поддувало, разворошив давно остывшую золу и поднимая в воздух облако едкой сизой пыли, – А-а-а… пчхи-и-и, – громко чихнул Рукавица, утопая в уютных объятиях благоухающей свежестью постели.
– Я уж думала, что ты никогда этого не скажешь, – материнский голос за печкой стал вкрадчивым и мягким, – Маня – хорошая девушка.
– Что?!
Перед Петькиными глазами ясно