Дьявол носит… меня на руках. Ксения Корнилова
мужик, назвавшийся моим дядюшкой Тэдом, сунул мне стакан чего-то презрительно шипящего – так лимонад шипит на тебя и колет любопытный нос. Запах сухой и кисловатый – так пахнет намазанный апельсиновым джемом тост, только чуть горче, неприятнее.
Я не хотел это пить, поморщился, зажмурился от взрыва смеха и летящих из разинутой пасти «дядюшки» капелек липкой слюны. И снова услышал тонкий шелест мягких крыльев в мозгу.
Это гул электричества или потрескивание свечи, оставленной матерью у иконы? Это шипение в трубке телефона или шкворчание масла на сковороде, где подрумяниваются искрящиеся жиром котлеты?
Годам к двадцати, кажется, я начал её понимать. С каждым годом моего полного подчинения муха всё сильнее билась о стены моего сознания, и крылья вибрировали с такой силой, что мысли расплывались чернилами по мокрой бумаге.
Муха умоляла, просила, требовала, и отказывать не было никакого желания, да и смысла тоже. Она была громче всех и всего: трепетного шёпота обнажённой подружки, визгливых обличений матери, свиста ремня, с которым с некоторых пор любил встречать меня отец. Он даже не осознавал, насколько глупо выглядит со своим вывалившимся животом над отвисшими коленками старых спортивных штанов.
– Ты что, тупой? – бросал я отцу сквозь нечищеные зубы и обводил распухшим языком горьковатые губы.
Уходил в подвал, где с некоторых пор оборудовал вполне достойное лежбище, и наслаждался тишиной. Когда муха была довольна, я мог даже поспать, избавленный от необходимости в миллионный раз переслушивать собственный навязчивый монолог.
Если бы только я умел говорить сам с собой о чём-то более увлекательном. Глядишь, муха бы заслушалась моих рассуждений и притихла, поражённая внезапным прозрением. Но разве человека учат, как правильно оставаться с собой наедине? О чём вести беседы? Спорить? Многозначительно молчать? Нет. Не берусь судить за всех, но в моей голове всегда была такая помойка, что появление мухи нисколько не удивляло.
Иногда хватало сил, чтобы бороться с ненавистным жужжанием. Это был новый человек, новая мысль или взгляд на себя в отражении витрин – никогда не знаешь, что именно схватит тебя за палец, почти увязший в трясине, поглотившей твое тело целиком, и потянет на воздух, давая сделать хотя бы один – последний? – вздох.
– Зачем ты борешься со мной? – спрашивала муха. И многозначительно потирала лапки, готовясь к новой атаке.
– Я сильнее, – неуверенно бросал я в ответ, смахивая капельки пота со лба.
– Усилия ради усилий? – ухмылялась она.
Отвечать бессмысленно, спорить тоже. Да и внутренний голос слишком ослаб от постоянной борьбы с её навязчивым присутствием. Требовался кто-то извне – сильный и настойчивый, чья неумолкающая речь, вливаясь терпким вином в мой мозг, смыла бы её к чертям.
Как Анна – Анечка, Аннушка, – которая была ещё настойчивее, чем муха. Иначе как объяснить, что уже через шесть месяцев после нашей встречи я осознал себя глубоко и беспощадно