Горькая Любовь. Леонид Иосифович Зуборев
узнав, что он живет в одном городе с нею, обрадовалась, – двадцатитрехлетний юноша упал в обморок. Муж ее остался во Франции. Он не решился пойти к ней, но вскоре она сама, через знакомых, позвала его. Теперь она показалась Алексею еще красивее: все также молода, тот же нежный румянец щек и ласковое сияние васильковых глаз.
И вдруг она спросила:
–– Ну, что же? – вылечились вы от любви ко мне?
–– Нет.
Она видимо удивилась и все так же шопотом сказала:
«Боже мой! как изменились вы! Совершенно другой человек»…
Я прочитал ей мой первый рассказ, только что напечатанный, – но
не помню, как она оценила его, – кажется, она удивилась:
– Вот как, вы начали писать прозу!
Мне до безумия хочется обнять ее, но у меня идиотски длинные нелепые
тяжелые руки, я не смею коснуться тела ее, боюсь сделать ей больно, стою перед нею, и, качаясь под буйными толчками сердца, бормочу: «Живите со мной! пожалуйста, живите со мной!»
Зимою она, с дочерью, приехала ко мне в Нижний…*
Влюбленные сняли у попа комнату, служившую когда-то баней. Алексею было мучительно стыдно за эту баню, за невозможность купить мяса на обед, принести игрушку ее дочке, за всю эту проклятую бедность. Его смущало, что он содержит свою даму в нищете, что такая жизнь – унизительна. По ночам, сидя в своем углу, переписывая прошения и жалобы, сочиняя рассказы, Алексей скрипел зубами и проклинал себя, судьбу, любовь…
Но ни одной жалобы не сорвалось с ее губ.
Я работал у адвоката и писал рассказы для местной газеты по две
копейки за строку. Вечерами, за чаем, – если у нас не было гостей, -
моя супруга интересно рассказывала мне о том, как царь посещал
институт, оделял благородных девиц конфектами, от них некоторые
девицы чудесным образом беременели, и не редко та или иная
красивая девушка исчезала, уезжая на охоту с царем… а потом
выходила замуж в Петербурге.
Моя жена увлекательно рассказывала мне о Париже.
Эти рассказы возбуждали меня сильнее вина, и я сочинял
какие-то гимны женщине, чувствуя, что именно силою
любви к ней сотворена вся красота жизни.
Больше всего нравились мне и увлекали меня рассказы о романах,
пережитых ей самой, – она говорила об этом удивительно интересно,
с откровенностью, которая – порою – сильно смущала меня…
Розовое тело ее казалось прозрачным, от него исходил хмельный,
горьковатый запах миндаля. Ее тоненькие пальчики задумчиво
играли гривой моих волос, она смотрела в лицо мне широко,
тревожно раскрытыми глазами и улыбалась недоверчиво.
–– Вам нужно было начать жизнь с девушкой, – да, да! А не со мною…
Когда же я взял ее на руки, она заплакала, тихонько говоря:
– Вы чувствуете, как я люблю вас, да? Мне никогда не удавалось
испытать столько радости, сколько я испытываю с вами, – это правда,
поверьте!