Возвращение. Василиса Романова
я смогу спокойно спать после всего этого? – прохрипела я.
– Я всё понимаю, но вы подумайте о своём здоровье. Не нужно нагнетать! Теперь всё будет только лучше с каждым днём, вот увидите!
– Да как же не нагнетать, когда вы чего-то не договариваете? Остаётся только самой додумывать!
– Владислав Иванович пообещал вам завтра обо всём рассказать, поверьте – он непременно исполнит обещанное. И не нужно будет ничего додумывать. Отдыхайте. Всё обязательно у вас будет хорошо!
– Я не уверена в этом, Ладушка. – Печально вздохнула я. – Совсем не уверена.
– В том, что всё наладится?
–Да ни в чём я не уверена. Может, я и не должна была остаться в живых вовсе…
– Что же вы такое говорите!
– Вот видишь? Какой будет моя ночь? И эта, и следующая, и много ещё впереди, пока не вспомню. А вдруг и не вспомню никогда… а вдруг, лучше и не вспоминать…
– Но почему? Вы же выжили после… – девушка замолчала.
– После чего? Отчего я потеряла столько крови, что даже чуть не умерла?
– Я не могу сказать, простите меня. – В огромных Ладиных глазах заблестели прозрачные слезинки. Она меня жалела. Молодая, красивая, добрая, заботливая девушка жалела меня – сумасшедшую еле живую старуху. А мне хотелось, чтобы такой человек, как Лада, был мне другом. Наверное, я этого не заслуживаю. Скорее всего, я самый ужасный человек на всём белом свете, и поэтому у меня нет ни друзей, ни родных. И даже врагов нет. Я совсем одна…
Лада решительно направилась к выходу, а мне стало почему-то так страшно оттого, что её не станет рядом.
– Останьтесь просто так, прошу. Я больше не буду расспрашивать о себе. Обещаю! – дрожащим голосом попросила я, и почувствовала, как горячая влага потекла по моим щекам.
– Ну что вы, Ниночка Сергеевна! Нина! – Лада погладила меня по голове, села рядом и тоже заплакала.
Мы вдвоем с ней заревели, будто провожая кого-то в последний путь. Ладе было искренне жаль меня, а мне – её. И себя. Я поняла, насколько я несчастный человек на самом деле. Я посчитала себя сильной – ведь смогла выкарабкаться, значит, цеплялась за жизнь, а оказалась беспомощной, ни на что не способной, ничего не понимающей и не помнящей. Боже мой! Какая же я несчастная! За что мне всё это? За что? Почему я сейчас здесь, в этой палате, вся больная? Почему именно я?
Чем больше я плакала, тем сильнее становилось чувство жалости к самой себе. Оно росло, как снежный ком, с каждой новой мыслью обо мне бедняжке. И Лада так же надрывно рыдала, представляя все тяготы, которые, по её мнению, мне пришлось пережить. И, скорее всего, она знала что-то пугающее о моём прошлом или настоящем, и от этого ещё больше её сердечко сжималось от сострадания.
Казалось, этот слёзный поток никогда не иссякнет, и будет вечно литься на мою уже изрядно промокшую постель. Но внезапно посетившая меня мысль словно повернула вентиль и перекрыла его. Я же совсем не знаю, как выгляжу? Сколько мне лет, на кого похожа, красавица или дурнушка?
– Лада, у вас есть зеркало? – вытирая