Советский граф Алексей Толстой. Евгений Никитин
вечере у Сологуба. Он был одет горцем, а Чеботаревская обрядилась в короткое черное платье фантастического вида. Присутствовали артисты “обоего пола” и художники. Мне совсем не понравилась актриса Хованская: грубые черты лица и вульгарные манеры; кусала апельсин, словно яблоко, и ковыряла пальцем в носу. Потемкин выдавал ее за свою невесту; одетый англичанином, он совершал смешные прыжки. Маскарадный костюм Ремизова состоял из одного пушистого хвоста. Граф А. Н. Толстой нарядился японцем, Тэффи – медузой со змеями в ярко-красных волосах; лицо – набеленное, под глазами – круги, подведенные черным. Верховский держал перед своим лицом маску ибиса; поэт Бородаевский изображал боярина. Аверченко пришел без костюма, Арабажин – тоже. Был исполнен танец апашей. Но истинного веселья – несмотря на разные резвые мелодии Оффенбаха и Штрауса, которые я играл, – так и не получилось. Возможно, потому, что выпивки было совсем немного (лишь в половине пятого гости сели за стол, отнюдь не ломившийся под тяжестью блюд). Ничего декадентского и ничего циничного (как было в прошлые годы)».
Другой участник маскарада, поэт Константин Эрберг, вспоминал:
«Всем этим заправляла А. Н. Чеботаревская… Друзья приходили, кто в чем хотел, и вели себя, как кто хотел. Помню артистку Яворскую (Барятинскую) в античном хитоне и расположившегося у ее ног Алексея Н. Толстого, облаченного в какое-то фантастическое одеяние из гардероба хозяйки; помню профессора Ященко в одежде древнего германца со шкурой через плечо; Ремизова, как-то ухитрившегося сквозь задний разрез пиджака помахивать обезьяньим хвостом; помню и самого Сологуба, без обычного pince-nez и сбрившего седую бороду и усы, чтобы не нарушать стиля древнеримского легионера, которого он изображал, и выглядеть помоложе». Чтобы читатели лучше представляли атмосферу, царившую на таких увеселительных мероприятиях, приведем запись из дневника поэта М. А. Кузмина, сделанную 4 февраля 1909 года: «Поехали к Толстым узнать о маскараде. Оказалось, малознакомые гости перепились и вели себя черт знает как. Исаковна дралась с Сологубом и Настей, Валечку17 кувыркали и обливали пятки вином, Бакст вынимал из-за корсета неизвестной маски китайских младенцев, которых тут же крестили и т. д.».
Когда участники маскарада протрезвели, увидели: у обезьяньей шкуры, одолженной А. Н. Чеботаревской у знакомых и переданной затем А. Н. Толстому, отрезан хвост. Подозрение в порче сначала пало на А. М. Ремизова. 6 января Анастасия Николаевна написала ему:
«Уважаемый Алексей Михайлович!
К великому моему огорчению, узнала сегодня о происхождении Вашего хвоста из моей шкуры (не моей, а чужой – ведь это главное!). Кроме того, не нахожу задних лап. Неужели и они отрезаны? И где искать их? Жду ответа. Шкуру отдала починить, – но как возвращать с заплатами?»
Писатель ответил через два дня:
«Многоуважаемая Анастасия Николаевна!
Я очень понимаю Ваш гнев и негодование. Пишу Вам подробно, как попал ко мне хвост. 2-го я пришел к гр. А. Н. Толстому. У Толстого застал гостей – ряженых. Какой-то
Нувель Вальтер Федорович (1871–1949), чиновник особых поручений канцелярии Министерства императорского двора, композитор-дилетант.