Абрамцевские истории. Марк Казарновский
даже, простите, и мочу напоминающего. Но и только. Вкус – вполне «Зубровки».
И на подоконнике, в открытую, две-три бутылки пива, в основном «Балтика». Это для окончательного полирования посиделок, как обычно говорит другой сосед, тот, которого я назвал «Князь Арсен».
Ну а уж сушки, лимон, чай изумительной заварки и мёд – обязательный финал этого отдыха моих соседей. К столу их всегда подаёт тот, кого я назвал «Профессор». Да и я, нечего отмежёвываться, отнюдь не всегда был сторонним наблюдателем всего этого разврата, нет, не всегда.
Вот и стал я писать рассказики про моих друзей и только для них. Но сразу же процесс поведения друзей стал неуправляем. Друзья тут же вышли из-под контроля и стали пребывать, находиться, попадать в такие ситуации, которые я и в страшном сне придумать не мог. Когда я, проснувшись поздненько в моём мансардном Париже и выпив кофий с черствым, каменным багетом, начинал читать то, что написал за ночь, моему изумлению пределов не было. И ежели бы не сличение почерка – клянусь, читатель, я бы точно отказался от написанного. Такое написать я не мог.
Но, увы, факт был на бумаге. Процесс пошёл. А это значит, что меня поразила болезнь. Знай, дорогой читатель, что даже самая бездарная, посредственная литература – это гораздо хуже каннабиса и других наркотиков. Ибо она разрушает не только организм, но и душу.
И вот я уже нашёл девочку, которая мне всё это набирает на компьютере и робко спрашивает:
– Что, месье, эти люди правда существуют?
И я, конечно, ей с гордостью отвечаю:
– Конечно, Ниночка, и не дай Бог тебе попасть в их лапы. Пределу растления нет у них меры.
После этих слов Ниночка долго сидит молча, о чём-то мечтательно вздыхает. Может, она просто хочет оказаться зимой в Абрамцеве. Кто знает их, этих женщин!
А дальше я даю эти рассказики читать своим парижским друзьям. И вот оно! Моё падение свершилось окончательно! То один, то другой говорит мне, что рассказики нравятся. Что у них есть будущее. Что продолжать необходимо, глядишь, к девяноста годам тебя и напечатают. О, тщеславие! Ох, соблазны! Искушение! Грехи наши, Господи!
«Кончилось это тем, чем и должно было кончиться», – как говорила мне одна знакомая девушка Оля по случаю своего падения. И я сдал свои творения в издательство «X», а через месяц издательство предложило мне договор, делая при переговорах основной упор на стоимостное содержание моего творчества. Нет, не знали они, что в душе я кричал: «Да ладно, хоть бесплатно, но только пусть, пусть это будет напечатано. Пусть это будет пахнуть типографской краской, и я Ниночке, с её родинкой, могу подарить экземпляр. И надпись сделаю». И многое другое я вообразил себе. Вот, например, что Войнович вдруг позвонит и скажет: «Знаешь, старик, совсем неплохо».
А друзья дачные накроют роскошный стол, и я буду героем дня. Все будут спрашивать про лабораторию творчества, а друзья снисходительно поругивать: «Вот здесь мог бы помягче, старик, помягче!»
И не перебивать, а внимательно