Абрамцевские истории. Марк Казарновский
и усадьбу устроил на иностранный лад. Был он домовитым, людей держал в строгости, и именья его доход приносили ему изрядный. Одна слабость у него была – лошади. Уж все выезды были у графа, как на подбор; и как подъедет к нам в Глебово в три цуга – что лошади, что ездовые, что гайдуки сзади – просто загляденье. Моя Оленька, как увидит, так и ахает. А я примечаю, да, не таясь, скажу: «Нет, милая моя, и не думай, граф – человек женатый и степенных правил, не вбивай себе в голову пустое». Да и супруга у графа была хорошего рода, и сын рос благонравным и воспитанным вьюношей, учился в Москве, в поместье наезжал летом. А дом вела супруга графа – имя вот запамятовала, но помню, хороша собой и умна была, всё с моей Оленькой петербургские сплетни обсуждали. Граф дела-то вёл свои отменно: и людей держал в строгости, и в хозяйство всё новое, что в журналах вычитывал, тут же применял. Хорош был хозяин граф, даром что род его какой-то непонятный – караим. Кто они такие, мне толком никто рассказать не мог, только говорили, мол, что из Крыма они, знатного рода взяты в Литву, а оттуда уж с Литовской княжной приехали в Россию.
Управляющим был у графа Палыч – важный и строгости необычайной. Люди его боялись пуще самого графа.
И ещё одного соседа упомянуть я должна, сударь ты мой. Это был чистый вельможа, всё время почти провёл за границей и с кем только ни виделся. Звался он Перфильев Николай Авраамович, и род дворянский старый из Новгорода. Служил он государям по иностранному приказу и у матушки-государыни Екатерины Алексеевны был в почёте. А в фавор не вошёл по языку своему, сам он говаривал, что кривить меня и цари не заставят. Вот ему Александр Павлович благословенный и велел сидеть в поместье в Жучках, близ Хотькова монастыря, безвыездно, а переписку и гостей – сколько он пожелает. Родитель был строгий своим двум сыновьям. Младший был воспитанный Алёша, всё больше с маменькой, а старший, Александр, был с причудами. В детстве читал он греческие истории и вообразил, что он Спартакус, бунтарь против Рима. И так и осталось это с ним, уж в летах он, а как подопьёт, так и кричит: «Оле, оле, Спартакус, вперёд!» Что всё это значит, понять невозможно. А ещё любил кулачные бои. Как где слышит, что мужики стенка на стенку, он тут как тут. А здоров был неимоверно, и уж жучковские мужики всегда всех побивали – барин Александр кулаком в ухо укладывал всех и надолго.
Граф понять не мог, что это его Александра так тянет к простым. Граф же, сам поведенья отменно учтивого, только, быв долго за границей, отвык от России и критиковал порядки государей. И нарошно одевался, как при государыне Екатерине. Бывало, придёт ко мне в гости, уж и камзол обязательно: то цвет hanneton[2], то grenouille evanouie[3], то и жену обрядит в току gorge-de-pigeon tourterelle[4]! А уж пудра обязательно.
Так повелося, что соседи эти, много упомянутые, были в большой и душевной дружбе. Почти каждую субботу сходились они. У графа Перфильева, и то жженка, то наливочки, то настоечки, то зверобойчики. Граф и сам был не прочь по части горячительного, а уж этикета и политесу ему не занимать, хоть и прост и
Hanneton – цвет майского жука
Grenouille evanouie – цвет обмершей лягушки
Gorge-de-pigeon tourterelle – голубиная шейка