Избранные сочинения в пяти томах. Том 1. Григорий Канович
очнулся, я увидел перед собой нашего местечкового доктора Иохельсона. Он стоял надо мной, худощавый, в очках, сверкавших, как зеркала в парикмахерской моего первого учителя господина Арона Дамского.
– Так, так, – сказал доктор, велел мне снять рубаху и приставил к груди трубку.
Трубка доктора казалась мне волшебной: приставишь к груди – и все о человеке узнаешь, все его мысли и все желания. Никому я в местечке так не завидовал, как доктору Иохельсону. Когда-то давным-давно в доме доктора прислугой работала моя мать, и, хотя меня тогда еще на свете не было, его трубка уже обо мне все знала.
– Двустороннее воспаление легких, – сказал Иохельсон могильщику. – Придется недельки две лежать. Как минимум.
– Как что? – опешил одноногий.
– Недельки две, по меньшей мере, – пояснил Иохельсон. Он снял очки и протер носовым платком придирчивые стекла.
– Где? – спросил Иосиф.
– Дома.
– Видите ли, господин доктор, я не зря спросил. Вы, наверно, знаете: старуха умерла, старика забрали в богадельню.
– Да, да, – насупился Иохельсон. – Я совсем забыл.
– Я мог бы, конечно, взять его к себе… на кладбище, но вы сами понимаете…
– На кладбище ему еще рановато, – вежливо заметил доктор. – Больше родных у мальчика нет?
– Нет.
– Тогда вот что, – Иохельсон снова протер свои придирчивые очки, – привезите его ко мне.
– К вам? – засуетился Иосиф.
– Вы же знаете адрес?
– Ваш и мой все знают.
– Прекрасно. Только, пожалуйста, укутайте его потеплей. И пусть все время дышит не ртом, а носом.
– Будьте уверены, господин доктор. Он у меня будет дышать носом, – затараторил одноногий. – Превеликое вам спасибо… Когда-нибудь рассчитаемся…
– Не сомневаюсь, – сказал Иохельсон, щелкнул меня по носу и вышел.
Под вечер у нашего дома остановилась кладбищенская телега. Завидев ее, к дому со всех сторон хлынули соседи. Бабы рыдали навзрыд, заламывали руки, проклинали свою судьбу и нашу.
– Такой мальчишечка сгорел! – обливаясь слезами, восклицала торговка рыбой Шейне-Двойре, ненавидевшая меня лютой ненавистью.
– Ша! Чтобы вы сами сгорели! – побагровел от злобы Иосиф.
Когда он вынес меня на руках из дому, толпа отступила от телеги и та же настырная Шейне-Двойре выпалила:
– Где это слыхано, чтобы без савана… в вонючем полушубке!
– Сама ты вонючая, – отрубил могильщик и уложил меня на дно телеги.
Я лежал и не шевелился. Зевак становилось все больше.
– Евреи! – взмолился одноногий. – Дайте проехать! А ты, малыш, дыши носом!
– Вы слышали, люди? – снова вмешалась торговка рыбой Шейне-Двойре. – Он еще издевается над покойником.
– Надо забрать у него мальчишку!
– Все-таки не пес шелудивый! – послышались голоса.
– Дыши, Даниил, носом, – приказал Иосиф и подстегнул свою клячу. – Но, проклятая! Но!
– Боже праведный,