Браунинг. Ян Конов
дальнем углу тихо пили водку трое «деловых», да за столиком около стойки поили шампанским веселую кудрявую блондинку два не в меру упитанных красных командира с синими административно-хозяйственными нашивками на рукавах.
Приятели с трудом протиснулись в конец зала и сели за дальний стол около небольшой, в квадратную сажень, сцены, на которой бородатый мужик крестьянского вида играл на гармони что-то заунывное. Подошел средних лет половой с прилизанными через широкую плешь жидкими волосами, и с лицемерной любезностью, за которой читалась брезгливость, положил на стол меню:
– Доброго дня, товарищи, с праздником вас! Вы грамотные, или меню озвучить?
– Пограмотней тебя, халдейское рыло! – вспылил Тимофей. Он в прошлом году окончил школу фабрично-заводского ученичества, чем очень гордился.
– Будете ругаться, товарищ, вон тот господин вас побьет-с! – с той же любезной улыбкой промурлыкал половой и показал на дремавшего у входа на табурете огромного швейцара с пудовыми кулаками, по виду бывшего полицейского, а то и жандарма.
– Господин товарища побьёт на десятом году революции, дожили, – зло пробурчал Тимофей.
– Не гони лошадей, любезный, – примирительно сказал Коля, обращаясь к половому, – мой друг совершенно справедливо оскорбился твоим неуместным замечанием насчет грамотности, – принеси нам лучше бутылочку водки, сковородку яичницы, да круг колбасы с луком и хлебом.
– Водочку сорока или тридцати градусов?
– А у вас сорок есть? Отлично, неси!
– Ну да, – задумчиво сказал Тимофей, когда половой удалился, – на улице пришлось бы тридцатиградусную отраву пить, а у буржуев-нэпманов все есть, только плати. И за что наши отцы воевали?
– НЭП – это необходимая временная мера, скоро наступит коммунизм, и все буржуи самоликвидируются, – ответил Коля, закуривая папироску.
Тимофей, разгоряченный наглым поведением халдея, не унимался:
– Что-то я не вижу необходимости давать буржуям волю.
– А товарищ Ленин видел, и Сталин видит. Или ты считаешь, что лучше них знаешь, как коммунизм построить? – Коля откинулся на спинку стула и выпустил кольцо дыма к потолку.
Миша не выдержал и тихонько рассмеялся над Колиной шуткой. Он уважал своего соседа-пролетария за его силу рассудительность, и не вздумал бы над ним потешаться, но Колино острословие взяло верх над приличием.
– Ты-то что фыркаешь, своих защищаешь? – со злобой выговорил Тимофей, намекая на Мишину мать – управляющую пошивочным нэпманским ателье.
– Если ты про меня, то я не из нэмпанов, мать в ателье обычной служащей числится, а семья у меня не хуже твоей будет. У меня отцовский наградной «Браунинг» дома лежит с дарственной надписью от самого товарища Якира – они вместе с ним в девятнадцатом году из окруженной Одессы прорывались. Забыл? – маленький белобрысый Миша говорил не много, но за словом в карман никогда не лез, особенно если на него нападали.
– С