Миры Ушефера. Хозяйка ключа. Книга вторая. Виктория Котийяр
связок, но тщетно. Сухие растения не справились с нагрузкой и, хрустя, сорвались с верёвок.
Кощей одним махом снёс склянки с полок и, теряя равновесие, полетел на пол. Нечто в балахоне издало визг вперемешку с бранью, схватилось рукой за расписное панно, очевидно, привезённое либо из Сории, либо из Ассирии, и, запутавшись среди тканей, придавило царевича к дощатому полу.
– Белобог проклятый! Упырь! – заверещало оно.
«Что вообще сейчас произошло?»
– Ах! Пусти же!
Нечто в балахоне кричало приятным девичьим голосом. Кощей попытался выпутаться, но нечто брыкалось и извивалось, в итоге они оба никак не могли ни подняться, ни освободиться из тканевого плена.
– Пусти!
– Да я и не держу!
Девица (это никак не мог быть мужчина) дёрнула локтем и угодила царевичу под дых. Он сдавленно застонал, но быстро взял инициативу в свои руки и скрутил брыкающуюся незнакомку.
– Что творишь, осёл?!
– Угомонись, пожалуйста.
– Какая вежливость! – Она фыркнула, но дёргаться перестала.
Царевич кое-как распутал скрутившуюся ткань, откинул в сторону панно и дёрнул назад балахон, открыв лицо незнакомки. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, причём девица лежала сверху, а Кощей крепко держал её за плечи.
Она прищурилась и даже чуть наклонилась. Её лицо оказалось в опасной близости от лица Кощея. Дыхание девушки пощекотало его губы.
– Кощей? Ты?
– А ты… – Он видел в её лице знакомые черты, но никак не мог понять.
– Марья. Марья, Мора дочь, будь он проклят. Мы ж с тобой маленькими у Яги игрались.
Царевич вскинул брови, не сдержав изумления.
«Неужто Марья? Но как она стала такой? Была же… а стала… девушкой».
Кощей так сильно изменился в лице, что Марья звонко расхохоталась.
– Ты бы видел себя! Ой, – кажется, она не сразу заметила, что всё ещё лежала сверху, – прости. Я сейчас.
Девушка, продолжая путаться в широком балахоне, сползла вбок. Хихикая, она поднялась на ноги и осмотрелась. Кощей тоже встал. Его взгляд сам собой возвращался к старой знакомой, в руках он бессмысленно перебирал панно.
– Н-да, – протянула Марья, глядя на кучи разбитых склянок, смятые травяные скрутки и оборвавшиеся верёвки.
– Я оплачу́, – выдавил Кощей, наконец приходя в себя, – моя вина. Не смотрел, куда иду.
– Да уж, это точно.
– Но вообще-то ты никак не отозвалась, хотя должна была слышать, как я вошёл.
Они одарили друг друга неоднозначными взглядами. Спохватившись, царевич обратил внимание на панно и аккуратно положил его на запылённый стол.
Скрестив руки на груди, Марья заговорила первой:
– А я и не должна никак отзываться. Я тут не хозяйка.
– Где же тогда хозяева? – Кощей покосился на сломанную табуретку. – Что ты в таком случае делала здесь одна?
– Полынь искала.
«Полынь, значит? Как же!»
Не глядя, он протянул руку к одной из скруток, всё ещё висевшей на уцелевшей