Во тьме Эдема. Крис Бекетт
Говорят, первый делали тысячи лет.
– «Лет», – передразнила я Джона. – Так только старики говорят!
Джон пожал плечами.
– Хорошо, пусть будет «бремен». Так что едва ли нам стоит жить надеждой на возвращение, кучковаться на поляне и изо дня в день делать одно и то же.
– Но ведь в Истинной истории сказано, что земляне прилетят к Кругу Камней, и если нас там не окажется, то они нас не найдут.
– Да, – согласился Джон. – Я это помню.
Он снова задумался. Дважды порывался заговорить и умолкал.
– Я уверен, – произнес он наконец еле слышно, так словно ему не хотелось этого говорить, – если уж они прилетят на космическом корабле сквозь Звездоворот, то непременно найдут нас, даже если мы будем в нескольких милях от Круга. Разве не стоит попробовать? Что толку ждать на одном месте, если, к примеру, у нас кончится пища и мы начнем голодать? Чтобы земляне нашли вместо нас груду костей?
Я поцеловала его.
– Может, все-таки переспим?
– Не сейчас. Давай в другой раз. Слишком много всего в голове крутится.
На этот раз я даже не обиделась. Мне нравилось, что Джон до этого додумался. У большинства парней в Семье на уме только одно: как бы с кем переспать. А уж если бы они лежали со мной на берегу Глубокого озера, да еще и без повязок, и никого бы рядом не было, и я сама предложила переспать… Пожалуй, никто бы не отказался. Разумеется, кроме тех, которые предпочитали мальчиков.
– Было бы легче, – заметила я, – если бы мы знали наверняка, что земляне никогда не прилетят. А то мы как мать, у которой ребенок пропал в лесу. Она ни о чем другом думать не может, пока не найдут его кости.
Джон задумался.
– Но если бы мы знали это наверняка, нам было бы одиноко-преодиноко, – заметил он. – И грустно-прегрустно.
7
Джон Красносвет
Старая Люси Лу говорит, что внутри каждого живого существа прячется тень и ждет, когда можно будет выбраться наружу. Бред, конечно, но в каком-то смысле у многих так и есть. Взять хотя бы Джерри: он смеется, кричит, дурачится, но из глаз у него выглядывает тень, ничуть не похожая на то лицо, которое он показывает миру. Пуганая-перепуганая тень, которая боится, что ее бросят одну или поднимут на смех, да даже просто увидят. Или Белла: умная, рассудительная, но наполовину тень. Даже больше чем наполовину. Тень настолько захватила ее, что едва ли Белла знает собственное тело.
А вот Тина совсем другая. Ее лицо и тело не служили убежищем для тени, они принадлежали только ей, и Тина понимала это. Потому-то мужчины и парни не сводили с нее глаз. Было ясно как день: красота Тины – это и есть сама Тина. Вся, целиком.
Когда мы шли к Глубокому озеру, мне безумно-безумно хотелось с ней переспать. И в конце дня, забравшись в крошечный шалаш, где мы жили с Джерри и Джеффом, я долго не мог заснуть, думая о том, как сильно ее хочу. Я спрашивал себя, почему же не переспал с Тиной, когда мог, и понимал, что причина куда сложнее, чем та, о которой я рассказал ей. Но что это такое, я и сам не знал.
А