Вы меня не знаете. Имран Махмуд
меня, то обижает и ее. Она не может по-другому. Так уж она устроена.
Я не хотел, чтобы она была здесь, тем более все время. Но она решает сама за себя, и, что бы я ни говорил, она все равно поступит так, как посчитает нужным. Посмотрите ей в глаза и поймете, что я имею в виду. У нее стальной взгляд. Но там, где вы видите только сталь, я вижу кое-что еще. Я вижу в ней маму. Маму, которая может схватить туфлю и отдубасить тебя, но любить не перестает. Может, каждая мать такая, но уж точно не каждая сестра.
Так что я почти всегда был окружен только женщинами. Я вырос с мамой и Блесс. Отец то появлялся, то пропадал. Это лучшее, что о нем можно сказать. Под кайфом он был норм. Иногда он оставался с нами день, иногда – неделю или около того, но потом всегда уходил. «Я ж перекати-поле, сын. Если буду сидеть на одном месте, со мной точно что-нибудь стрясется».
Но, блин, когда он юзал, это было нечто. Если мама была дома, мы еще могли спастись. Но обычно он приходил, когда она была на работе. Выглядел он просто пиздец как плохо. И лицо у него еще было такое – умоляющее. Дайте мне немного, чтобы перекантоваться. Хотя бы немного, чтобы полегчало. Даже когда мне было десять, а Блесс – восемь, он колотил в дверь и требовал денег. Что это вообще за херня, мы же дети, откуда у нас деньги? А иногда он юзал что-то другое и как будто взрывался.
Однажды на каникулах, когда мне было около пятнадцати, мы с Блесс пылесосили, убирались и все такое перед маминым приходом. Уж поверьте, если мама сказала убраться, а ты не убрался, тебе влетит по первое число. И вот мы спорим, кто будет пылесосить старым уродским пылесосом, который сделали еще в двадцатых, а кто будет просто пыль вытирать, как вдруг раздается звонок.
Это отец. Глаза у него такие красные, будто он побывал в аду, а потом его оттуда выпнули. Отросшая борода с проплешинами того же цвета, что и его грязная шапка, – обе, похоже, несколько дней валялись в грязи. Он что-то бормочет об «очень срочном» деле, и хотя мы знаем, что он под кайфом, все равно впускаем. Это единственное, что остается, иначе он не уйдет, а мы вообще не хотим, чтобы мама пришла домой и увидела, что он обдолбанный валяется на пороге.
Ну так вот, он вламывается в квартиру, едва стоит на ногах. Сбивает все, что попадается ему под руку. Вещи летят направо, налево, во все стороны. Я ни разу не видел его таким. «Папа, что тебе надо?» Никакого ответа, ничего. Ну или ничего, что я могу разобрать. Потом он начинает везде рыться, как будто что-то ищет. Кожаный диван перевернут. Наш здоровый телик летит на пол. Ящики вылетают из кухонных шкафов. Все это время он что-то бубнит себе под нос. «Где эта хрень?» – или что там он думает, что потерял у нас в квартире. «Говори, где она».
Мы пытаемся его успокоить. Блесс говорит, что сделает ему кофе, но он не слушает. Я хожу за ним и то подбираю вещи, которые он разбросал, то помогаю ему подняться. Если бы у нас была камера, эту запись можно было бы загнать телевизионщикам. Без звука сошло бы за комедию.
И тут лязгает замок и открывается дверь. Мама пришла. Что касается мамы. Она чисто типичная нигерийка,