Клад Емельяна Пугачёва. Николай Полотнянко
Петров.
Кротков окончательно вышел из гроба, слез с телеги и, подойдя к пииту, дружески обнял его за плечи.
– Сухим я тебя, Калистрат, не отпущу, все мои петербургские годы ты был сначала моим наставником, а потом и другом на жизненном поприще. Много чего с нами случалось, но больше приятного, ты не оставлял меня в беде, я, надеюсь, платил тебе тем же.
От прилива чувств Борзов едва не прослезился и осипшим от волнения голосом произнес:
– Такого приятного друга, как ты, Степан, у меня больше не будет. Однако же пора посылать раба твоего Сысоя в ямскую слободу.
Кротков отстранился от пиита и поманил его за собой к телеге, с которой снял свой сундук, поставил на траву и распахнул крышку. Калистрат разулыбался шире некуда, и было отчего: в сундуке стояли два штофа очищенной водки, а от свёртка исходил дрязнящий запах копчёной колбасы.
– Как ты всё это сумел сделать? – подивился Борзов. – Лежал в гробу, а всё имеешь.
– От тебя научился в первую очередь думать о своей выгоде. Пока ты с художником был в полиции, я сходил в питейный дом, а закуску сохранил из твоих запасов.
– Вижу, что моя наука и мне пошла впрок.
Кротков огляделся вокруг. За деревьями солнца уже не было видно, приближалась короткая июньская ночь.
– Сысой! Подай мне топор и распрягай лошадь.
– Зачем тебе топор? – сказал Борзов. – Его, может, у него и нет.
– Мужик без топора – не мужик. Правду я говорю, Сысой?
– Истинную правду, барин. Я без топора не выхожу из дому, без него – как без рук.
Кротков сволок с телеги на землю гроб и взял в руки топор.
– Что ты, Степан, задумал?
– Не бросать же гроб целым, кто-нибудь на него набредёт, устроит шум, наедет полиция, а что дальше будет, ты и сам знаешь. – Кротков начал топором разбивать гроб и ломать доски. – А мы из него раздуем кострище, и гори моя солдатская жизнь синим пламенем!
Борзов и Сысой сняли с телеги попону и расстелили ее на поляне. Хмельное и сытное Калистрат вынул из кротковского сундука. Степан тем временем разломал гроб и кучей сложил обломки. Сысой посмотрел на работу барина и сказал:
– А ведь костёр к месту: сегодня Иван Купала.
Это известие Борзов пропустил мимо ушей, а Кроткова оно так поразило, что он выпустил из рук топор. И было отчего ему так взволноваться: последние дни он и думать не мог ни о чём другом, как о захороненном невесть где для него богатстве. Но чтобы найти клад, нужно иметь цветок папоротника, а тот цвёл только на Ивана Купала. Кротков знал, что папоротников цвет даётся в руки далеко не каждому, может, одному из сотен тысяч охотников за ним, но сегодня ему везло как никогда в жизни: он ушёл от долговой тюрьмы. И почему бы этому везению не продлиться до первой утренней звезды?
Борзов тронул приятеля за плечо, но он так задумался, что его пришлось тормошить.
– Скажи, Калистрат, – очнувшись от дум, сказал Кротков, – в какой час расцветает папоротник?
Пиит недоуменно на него взглянул и покачал головой.
– Ты же