На земле Заратуштры. Фарангис Авазматова
которых никогда бы не поселились феи. Стараюсь отогнать от себя буквы, складывающиеся в простые имя и фамилию; стараюсь прокрутить в голове мысли о вчерашнем дне. Я вспоминаю его, пытаясь оправдать себя, будто бы стыдясь того, как здесь оказалась.
Будто пытаясь уйти отсюда не только ногами.
И вот перед глазами мелькают, сменяя одна другую, окрашенные в чистые акварельные цвета панорамы.
Закат. Я еду в машине, за рулём – мой муж. Под колёсами новой иномарки крошится застывшая грязь, стучат, ударяясь о металл, камешки. Проступают, пробиваясь сквозь толщу земли, крупицы соли – ядовитые, они в беспорядочном потоке смешиваются с неугомонными ветрами и, словно невидимые пули, убивают сам воздух. В Аралкуме так было всегда, сколько помню: дышишь, а в лёгких оседает яд, и не вымоешь его потом, не выплюнешь никак – частицы его навсегда останутся с тобой.
Мы едем по пустынной дороге, и с каждым метром она становится всё более мёртвой и невыносимо жаркой. Небо здесь низкое, высунись из окна, протяни руку – и вот оно, на ладони, со всеми его невидимыми трещинками на озоновом слое, обветшалое старое полотно. На закате оно оранжевое, цвета огня с переливающейся в нём и нарастающей вечерней синевой, и солнце на нём – огромный красный глаз с проступающими взбухшими венами бурого цвета, таращится на всё сверху.
Я представляю на мгновение, как выглядит наша отполированная новенькая машина на фоне этой умирающей в закатном солнце пустыни. Прохлада салона и мягкая кожа сидений позволяет расслабиться и отпустить мысли в свободное плавание. Серебристый автомобиль, вытянутый и грациозный, плавно скользящий по прямой; прыткий и манёвренный, словно большая блестящая рыба, плывущая против течения. Синева надвигающегося вечера, поглощающая нас, только усиливает эффект: я отчётливо представляю себе мигрирующих лососей, спешащих вверх по реке.
Я отвлекаюсь от своих мыслей, украдкой бросаю взгляд в сторону. Слева от меня мой муж, привычно спокоен, взгляд – строгий и внимательный – устремлён вперёд, на дорогу. В зубах у него сигарета. Он вообще-то давно не курит, даже зажигалки с собой больше не водится с тех пор, как он потерял свою любимую старую Zippo. Да только вот когда нервничает, всё равно суёт в рот сигарету – из последней когда-то недокуренной пачки. Я смотрю на него, и он ловит мой взгляд – мне хочется привычно съязвить, но слова застревают в горле и катятся маленькими шариками в желудок, растворяясь тут же и превращаясь в ничто. Он смотрит на меня и всё понимает.
Муж легко улыбается мне, отрывая на мгновение взгляд от дороги – привычно, по-домашнему; он улыбается мне, как делает всегда, если хочет меня успокоить, – а у меня опять ком застревает в горле. Я смотрю на своего мужа, и слова будто сами себя убивают, не желая нарушать многочасовую тишину. Загорелый, с вьющимися волосами – когда он в последний раз стригся? – он сжимает ладонями баранку и чуть щурится, даже несмотря на наличие солнцезащитных очков. От него пахнет домом. Домом, то есть