На земле Заратуштры. Фарангис Авазматова
в озеро тёплого оранжевого света.
Я окидываю её взглядом и, будто фрагменты в пазле, складываю воспоминания в голове одно за другим. Тот же фарфоровый сервиз в старом деревянном шкафу, тот же ковёр – потрёпанный, но чистый, как при тётках, – те же старые стулья и скрипучие половицы. На стенах, словно в укор обыденной однотонной краске, красуются многочисленные картины – сюжеты, не нуждающиеся в рамах и холстах, свободные стенные росписи. Хрустальная люстра с двумя работающими лампами из шести – совсем маленькая и очень изящная; на круглом столе стоит керосиновая лампа, оставленная скорее для антуража.
А книги! Множество, бесчисленное множество книг, сложенных в несколько рядов в большие шкафы. Сколько здесь книг, я уверена, в жизни не сосчитать. Тётки мои страсть как любили читать, и я тоже любила, когда одна из них (обычно они выбирали, кто именно, играя друг с другом в считалочки) садилась в удобное кресло, пристроившееся в углу большого зала, и начинала читать. И неважно, что это было – сказка, роман или какая-нибудь повесть, – я всегда слушала с замиранием сердца, плакала и смеялась с героями, и мне казалось, что под пальцами тёток оживали любые слова и самые красочные картинки. Вновь оказавшись в этой комнате, я ощущаю дуновение морского бриза, ласковое и тёплое, чувствую запах роз и лилий из самых прекрасных садов, а главное – будто бы слышу голоса. Родные, позабытые голоса.
Минутное озарение ожидаемо сменяется тоской. Со дня смерти младшей из моих тёток минуло уже много времени – я последний раз приезжала сюда, когда хоронили её. И теперь я стою одна в доме, где выросла и повзрослела, и чувствую себя так, будто меня здесь быть не должно.
Будто меня здесь и не было никогда вовсе.
Мой муж наконец заходит следом за мной – предлагает быстро приготовить что-то поесть, так, на скорую руку; я киваю ему, и, когда он, отыскав кухню, начинает шуметь посудой, решаю подняться в ванную.
Ванная комната здесь функционирует – это удивительно. Обычно здесь почти всегда нет воды, и потому на людях формируется и срастается с кожей чуть ли не в утробе налёт пыли и времени, который захочешь – всё равно не отскребёшь.
В ванной всё тоже осталось так, как я и запомнила. Я никогда не вспоминала эти комнаты и ни за что не смогла бы воспроизвести их рисунком или рассказом – но, когда я вижу их вновь, я, конечно же, кое-что вспоминаю. И розовые стены, расписанные вьющимися ветвями белого шиповника; и узкую ванну, старую, из тех, что стоят на железных ножках. Когда я смотрю на умывальник, взглядом невольно цепляюсь за щётку и коробочку зубного порошка. Рисунок на крышке стёрся – коробочку много раз открывали. Наспех мою руки, умываюсь и спешу на кухню.
Мой муж готовит яичницу – и я, чувствуя запах брызжущего во все стороны растительного масла, понимаю, что очень проголодалась в дороге. Одновременно с тем мне становится жутко от мысли, что я буду есть продукты, оставленные здесь человеком, который уже никогда не переступит порог этой кухни. Эта мысль не даёт мне покоя. Она сопровождает каждое движение – моё и моего мужа: я нахожу