Скорбная песнь истерзанной души.
домой. С этим я пока ничего не могу поделать. Но идея, конечно, неплоха.
В класс вошёл учитель. Мы прервали наш разговор и больше к нему не возвращались. Кто бы знал, что нам после этого не удастся толком поговорить ещё очень долго.
В своих суждениях я тоже оказался прав. Дед действительно не позволил мне вернуться домой.
– Знаешь, – сказал я ему спустя примерно полгода со дня переезда, – я бы хотел на некоторое время вернуться домой.
Мы вдвоём сидели в столовой за длинным, тёмно-коричневым обеденным столом. Дядя ел у себя, забрав в комнату всё необходимое, а мама уже покончила с ужином и тоже отправилась в свою комнату. Дедушка-сосна глядел в тарелку, сосредоточенно орудовал ножом и вилкой, нарезая на мелкие кусочки жареное мясо и молодой печёный картофель. Был поздний вечер. За окном стемнело. Тусклый одинокий фонарь храбро боролся с тьмой, но был явно обречён. От этого становилось несколько тоскливо198. Вечера всегда обретают кисловатый привкус тоски, если смотришь в окно. Смотреть в окно, однако, лучше, чем смотреть на деда. Ведь тоска, возникающая от вида из окна, порождает желание прогулять занятия в школе накануне, а желание прогулять занятия есть стремление к свободе, подобно тому, как даже вырванная страница из книги навсегда остаётся её частью. Стремление к свободе, пусть и с минорным, отнюдь не торжественным окрасом, в свою очередь, является проявлением самого благородного и возвышенного из того, чем наполнено нечто, именуемое душой человеческой199. Облик же деда с его злодейской худобой200, острыми широкими плечами и постоянно напряжённым лицом будил во мне (не скажу за других) совершенно иррациональные201 фаталистичные, едва ли не религиозные предчувствия наступления чего-то инфернального. Удивительно, в какой-то степени забавно, наверное, но эти предчувствия стали явью, они сбылись.
– Домой? – дед выразил замешательство, сдвинув брови и оторвав взгляд от тарелки на мгновенье, уставившись куда-то в сторону. Я уверен, что это было наигранно, ибо за ним таких повадков не наблюдалось. Он мне тем самым хотел продемонстрировать, будто у меня вовсе нет и не может быть дома, кроме того, в котором я тогда находился вместе с ним, то есть его дома. – Ты хочешь сказать?..
– Да, к себе домой, где я родился и вырос, где умер мой отец.
– Не думаю, что это хорошая затея, – отрезал он, и вновь уставился в тарелку.
Примерно так закончился наш разговор с дедом. К нему мы тоже не возвращались.
Но в беседе с Робертом я оказался прав ещё и в том, что идея его действительно была неплоха. И я не собирался от неё отказываться.
Глава 10
В новой школе, как это обычно всегда случается, у меня не задалось с самого начала. Да, про автобусы я мог забыть, добирался пешком за пятнадцать минут, что позволило мне чувствовать себя хоть немного лучше; да, учителя оказались не самыми плохими, во всяком случае, не хуже, чем в старой школе, по которой я, пусть и немного, но всё же скучал. Однако на этом относительные плюсы заканчивались.
А
Ведь тоска – она повсюду.
Душой?
Злодейской худобой его лица – так будет правильней.
Осознание их иррациональности, правда, не особо помогало справляться с ними и последствиями, которые они с собой несли в виде страха и предельного ужаса, захлёстывающих меня волной, наполняющих сердце, как ветер наполняет парус, заставляя двигаться вперёд; и ужас заставлял меня двигаться – прямиком к преждевременной (если всякую смерть не считать преждевременной) смерти.