И грянет атомов песнь.
сможет услышать, – сказала она, противясь давлению извне, – сейчас семь-тысяч-триста-двадцатый цикл Новой Эры, а я – Шайринн Саладор Теневарр, третья дочь императора Саладора Валериана Тенневара, клянусь вам – я не предатель…
Шепот из короба усилился, почувствовав слабину, и липкие щупальца запертых в нем Восьмерых потянулись к ее разуму, богомерзко лаская мысли.
Установленный Шай таймер все еще мерцал на экране, ведя отсчет.
Тридцать секунд до цели…
– Я проведу свой корабль через Забвение, изначальную сингулярность, из которой нет пути назад…
Двадцать секунд…
–… Я не знаю, что ждёт меня по другую сторону, но иначе нельзя. Я уношу с собой дары Бездонного, что человечество посчитало дарами святыми…
Десять секунд..
– … в надежде, что моя жертва не будет напрасной. Да славится Империя и славится Зарав…
ООООУУУУУМММ!
Мир взорвался яркой вспышкой, а телекинетическая броня разлетелась на куски. В трех секундах от червоточины луч аннигиляционного орудия противника, наконец достиг корпуса корабля, практически разрезая его поперек.
Осколки материи, словно ножи разлетелись по рубке, пробивая стены и плоть. Гермозатвор шлема закрылся, почувствовав вокруг вакуум, а Шай взглянула на кровь, что нитями тянулась из ее ран куда-то назад, повинуясь ускорению.
Две секунды…
Корабль, сбитый ударом со своей оси, закрутился спиралью, а задетый выстрелом короб разлетелся на куски. Она поняла это, потому как звучавший шепот вдруг превратился в вопль ярости.
Одна секунда…
Шай закрыла глаза, отдаваясь уносящему ее забвению. Вопль утих, сжираемый гравитационной силой червоточины, и девушка победно улыбнулась.
“Во что бы то ни стало…” – подумала она, ныряя во тьму.
ГЛАВА 1. Голос во тьме
И если я волей себе покоряю людей,
И если слетает ко мне по ночам вдохновенье,
И если я ведаю тайны – поэт, чародей,
Властитель вселенной – тем будет страшнее паденье.
Н. Гумилев ©
История моя началась во тьме – и, наверняка, закончится там же, когда веки мои сомкнуться в последний раз.
Во тьме, окруженный безразличными ко всему сводами, под трель кислородного датчика я вновь и вновь бил своим ручным молоточком по толще перед собой.
Парадоксально, но именно в непроглядном мраке я боялся одного единственного – увидеть искру, если рука моя дрогнет и удар придется мимо. Страшился увидеть свет, который погубит всё.
Страшился смерти.
Каким бы ни было мое жалкое существование – инстинкты брали свое. Помимо воли я цеплялся за жизнь в надежде на великое откровение, на знак.
Путь к спасению всего моего рода.
“Глупость” – говорили несчастные из моего племени, а затем высекали искру в своих туннелях.
“Глупость” – хохотали они в истерике и бросались на тюремщиков, чтобы быть убитыми.
“Глупость” – шептал я и продолжал