Не помню. Александр Гарцев
и отправился домой, в моей душе поселилось спокойствие.
Я больше не чувствовал той острой боли, которая терзала меня все эти месяцы.
– Надо, как паровоз, – подумал я пыхтеть, крутить колеса и ехать вперёд, тащить за собой груз жизненных обязанностей.
– Как паровоз? – повторил я задумчиво.
И вдруг, впервые за долгое время улыбнулся.
Вместо неё, обиды, уже порядком надоевшей мне и мешающей уже мне просто жить, пришло понимание, что некоторые вещи остаются с нами навсегда, даже если обстоятельства вынуждают нас расстаться, если с ними тоже не расстаться. Если их не оставить в прошлом.
Проходя мимо школы, я взглянул на окна, за которыми когда-то кипела наша школьная жизнь.
На мгновение мне показалось, что я снова вижу нас с Витькой, бегущими по коридорам, смеющимися и спорящими. Но это видение было лёгким и прозрачным, как осенний туман, который вскоре рассеется.
Дома мама ждала меня с чашкой горячего чая.
Она молча обняла меня, и я понял, что она тоже чувствовала это изменение во мне. Мы сели за стол, и я рассказал ей обо всем, что случилось в парке.
И рассказывал. И рассказывал. И рассказывал.
Я перестал размышлять. Я просто заговорил.
Мама улыбалась. Ее глаза были в слезах. Но это были уже не печальные слезы о молчащем сыне, это были слезы облегчения.
Она слушала внимательно, не перебивая, и в её глазах я увидел ту же светлую печаль, что наполнила и моё сердце.
Вечером, ложась спать, я подумал о том, что, несмотря на все трудности и потери, жизнь всё равно прекрасна.
И пусть наша дружба с Витькой осталась в прошлом, она оставила глубокий след в моей душе, который будет согревать меня всю жизнь.
Я не помню, как мы с Витькой помирились, но потом я снова давал ему списывать тетрадку по арифметике, и мы снова гоняли в одной команде футбол во дворе нашего дома.
И я ещё много на забивал голов с его, Витькиной, подачи.
А когда он научил меня драться и защищать себя?
Я не помню.
Отчим
Я не помню, как моя мама познакомила меня с Игорем Петровичем.
Помню только то, что этот день был серым и унылым, как и все дни в нашем маленьком, провинциальном городке.
Дождь барабанил по старому деревянному двухэтажному дому, где мы жили в коммунальной квартире.
Городок наш был настолько мал, что казалось, он затерялся среди бескрайних полей и лесов, окружавших его со всех сторон и как бы плыл таким продолговатым неопределённой формы островом вдоль широкой реки, поды которой упорно и безуспешно подмывали его высокий берег.
Здесь каждый знал друг друга, и любые изменения в чьей-то жизни становились предметом обсуждения на каждом углу.
Каждый шаг по скрипучим половицам отзывался эхом, словно дом сам по себе был живым существом, страдающим вместе с нами. Полы были покрыты толстым слоем коричневой краски, который никак не мог закрасить щели между досок и устранить противный скрип, когда по нему проходили