Арена. Наталья Дурова
не двинулся с места.
– Хорошо, я постою с вами, – сказала Надя.
Дверь аптеки растворилась. Надя посторонилась. Человек задел полы шовкуненковского пальто.
– Простите!
На мгновение их глаза задержались, оглядывая друг друга.
– Жорж?! – поморщился Шовкуненко.
– Привет, Шовкуненко!
Надя с любопытством посмотрела на незнакомца. Клетчатый теплый пиджак, унизанный молниями, словно швами. Вязаная шапка, такое же кашне и замысловатые ботинки, помесь спортивных с сапогами.
– Проживаешь здесь, что ли? – голос Шовкуненко изменился, стал обычным, глуховатым. Надя с облегчением вздохнула. Незнакомец, должно быть, положил конец нелепому, томительному объяснению.
– Шутишь. Мне ли, нам ли думать об оседлости! Мы артисты, циркачи, – расплылся в улыбке Жорж.
– Ну, циркачей оставь для себя, – оборвал его Шовкуненко. – Чем занимаешься?
– Ты что, анкету заполняешь? Так я на работу в большой цирк не напрашиваюсь. Сам при деле, где тоже цирк имеется. Потому я пекусь о здоровье ближнего. Клоун простужен. Вот приехал за лекарством.
– Тело лечишь, а душу по-прежнему калечишь? – усмехнулся Шовкуненко.
– Наоборот, благодетельствую. Война прошла. Народ, в смысле артистов, разбрелся. У одних партнер погиб, у других – реквизит, третьи – сами потерялись. Вот я и восстанавливаю. Да, да, и реставрирую. Целый цирк на колеса поставил. Выступаем от Энской филармонии, ей денежки тоже нужны. Иногда мои реставрации превращают представления в фейерверк. Так что мы с тобой и коллеги и соперники. В крупные города, где вы, нам, правда, путь заказан. Сегодня с ночным поездом приехал за лекарством, а поутру – к себе, сто семьдесят километров отсюда. Глухомань. А зритель великолепный!
– Значит, в бродячем нашел дело более выгодное, чем слоновый помет? – лицо Шовкуненко стало ожесточенным, карманы оттопырились от стиснутых, напряженных рук.
– Жорж Пасторино, – представил он его Наде. – Если мягко – деловая тля, по-мужски – последняя сволочь. Правда, теперь надо искать точные определения. Если верить, он стал иным. Попробуем верить.
Едва он произнес это, как почувствовал, будто стало легче дышать. Он виновато посмотрел на Надю, которая жалко прыгала на одной ножке, пытаясь согреться. Затем, надеясь, что она не уйдет, сказал:
– Не пора ли по домам?
Уличная лампа, неяркая, колышущаяся от ветра, разливала усталость. Надя поежилась – замерзли ноги. Она переступила с ноги на ногу; эти двое забыли о ней. У них был поединок.
Пасторино с иронией, в которой сквозило подобострастие, подтрунивал над Шовкуненко. А тот отвечал немногословно, по-мальчишески, с яростью, будто бил из рогатки.
– Сумасброден? Что ж! Твоя правда. Но, Шовкуненко, есть пословица: не плюй в колодец – пригодится воды напиться.
– Будь спокоен, Жорж. Из твоего колодца глотка не сделаю. Да и не грунтовой он. Балаган, наверное. Смотри, как бы сам не засох от жажды. Пойдешь по миру с кружкой. И никто тебе капли не даст: будут помнить, что ты горе их в деньги