Пепел родного очага. Александр Никонов
на одном плече.
Амир лежал с закрытыми глазами, и когда открыл их, не сразу узнал своих родных. На бледном его лице расцвела кривая улыбка, и он прошептал:
– Бабушка, дедушка.
Сначала бабушка, потом мать поцеловали его в щёку и отошли в сторону. Отцу Амир просто пожал руку, а деда прижал к себе здоровой рукой и зашептал:
– Дедушка, ты меня не ругай, ладно.
Не ожидавший таких слов, Хункарпаша заморгал глазами и ответил:
– Да что ты, внучек, за что же тебя ругать-то. Ты ведь нас защищал. Я вот тоже воевал. Выходит и меня ругать надо? Нет, внучек, меня за это награждали. Глядишь, и тебе что-нибудь нацепят. – Амир улыбнулся. А дед, отстраняясь от внука, спросил: – Ты скажи хоть, как себя чувствуешь?
Амир оглядел всех счастливыми глазами и ответил:
– Клево.
Все засмеялись, а Амир добавил:
– Сказали, что через неделю выпишут. Рука почти не болит, так, чуть-чуть. Самое главное, кость не задело. – Внезапно губы его задрожали. – А в нашем отделении парня одного убили. Когда нас отправляли сюда, он еще живой был…
Хункарпаша слушал внука и ой как! понимал его. Он тоже помнил свое состояние, когда в их разведгруппе убило первого. Это был простой парень из Подмосковья, веснушчатый, веселый, дерзкий и бесстрашный. И убили его не в прямом бою, а уже тогда, когда они проползли линию фронта и видели бугры своих окопов. Тогда им не повезло, они возвращались пустыми, а тут кто-то из немецкого охранения просто так, наобум, пустил очередь из пулемета, и одна пуля угодила разведчику прямо в сердце. Разведгруппа тащила его до своих, еще не зная, что он мертв. Через каждые сто шагов они прослушивали его сердце, ощущали тепло его тела, им казалось, что сердце еще бьется. Тогда Хункарпаша несколько дней жил, словно в прострации: автоматически ел, ходил, смеялся, спал, но каждую минуту ощущал около себя еще живого подмосковного паренька и никак не мог поверить, что того уже нет на этом белом свете…
Бабушка долго лежала на груди внука и все плакала, а Амир гладил ее по седым волосам и успокаивал, подражая деду:
– Не надо, бабушка, плакать, ведь все хорошо, я жив и почти здоров. И зачем женщины всегда плачут: от горя плачут, от счастья плачут, от лука и дыма тоже плачут.
Поняв, что внук над ней подшучивает, Надия подняла голову, быстро отерла слезы и с негодованием посмотрела на Хункарпашу:
– Это ты учишь своих внуков смеяться над старшими! Я тут плачу, у меня сердце разрывается, а они смеются, негодники! – Она снова повернулась к внуку. – Если ты еще раз будешь смеяться над бабушкой, я насыплю тебе перца в пирожки с курагой!
Амир прижал здоровую руку к груди и простонал:
– Ой, бабушка, только не это! Это самое страшное наказание! Я так люблю пирожки с курагой. Простите меня, я больше не буду!
– То-то же, – ответила Надия, вставая с колен. – Женщины знают, чем пронять мужчин! Что бы они делали без нас, – добавила она, обняв пригорюнившуюся невестку.
12
Когда