По тонкому льду. Венера Петрова
бы по слогам не научил, терпения или времени не хватило. Впрочем, как всегда. Он у нас был героем труда, настоящим фанатом своего дела, ещё и коммунистом, секретарём ячейки.
Считать на пальцах научилась раньше. «Сколько тебе лет?» – спрашиваю я бабушку. «Вроде семьдесят», – отвечает она. Я на пальцах посчитала: «Тебе осталось жить три года». Почему-то думала, что все люди обязаны до 100 лет жить, а я умела считать на пальцах в пределах 10. «Как так?» – забеспокоилась бабка, но экзистенциальный ужас её не накрыл. Три, так три.
Позже в старом свинарнике впервые попробовала папиросу. Один пацан угостил, я не отказалась. Где-то читала, что одна папироса или сигарета укорачивает жизнь на 15 минут. Как же я потом страдала, что из своих положенных 100 лет я целых 15 минут отняла сама у себя. Позже этих минут считать перестала. Перельман из меня никакой.
Бабка деньги считать умела. Ей пенсию только под конец жизни назначили – 25 рублей. В один не прекрасный день она мне заявляет, что украла у неё эти 25 рублей. Я таких денег в руках-то не держала. Максимум давали 1 рубль. Она меня достала этими деньгами. День, второй, потом как большой палец правой руки вывернула, что я потом месяц не могла сама застёгиваться. Когда она весь мозг мне вынесла, пришлось в самом деле стащить у мамы эти несчастные 25 рублей, фиолетовую облигацию. Мама, конечно же, заметила пропажу. Теперь и она на меня стала наезжать. Вот тогда я точно решила, уж лучше грешным быть, чем им слыть. Раз и навсегда поняла, что правда у каждого своя, и она всегда в проигрыше.
Каждое утро, как только родители уходили на работу, начинался мой персональный ад. Судилище, где я узнавала все новые и новые свои грехи, о которых знать не знала. Бабка вначале только ругала меня последними словами, проклинала. Это был спектакль одного человека, роль свою играла очень даже хорошо. Она так свыклась со своей этой ролью, что под конец, мне кажется, она в эту выдуманную ересь сама и поверила. Грозилась пробить мне башку огромной кочергой, но убивать единственного ребёнка своего сына она бы всё же не стала.
Потом она начала мне мстить, когда я ходила в детсад, затем в школу. В моё отсутствие все мои многочисленные игрушки портились, ломались. Только вот тетради и учебники она почему-то не трогала. Это она делала в отместку, мол, я портила её вещи. Что у неё могло быть, только одежда. Обычно всё у неё было упаковано, уложено в мешки, затем в старинные чемоданы. Она же была дома 24/7, когда бы я успевала всё это распаковать, расшнуровать, чтоб под конец испортить? Она иной раз в больницу не ложилась из-за опасения, что в её отсутствие я расправлюсь со всеми её вещами.
У бабки одежды было много. Всё хранилось в чистоте и порядке. Большинство из вещей никогда и не одевалось.
Чуть позже бабку спалили. У неё был чёрный, почти, как мужской, выходной пиджак. По-моему, её в нём и похоронили. В отличие от остальной одежды, пиджак всё же одевался по большим праздникам. Она стала стирать каждый божий день этот злополучный пиджак, что даже вечно занятой папа обратил на это внимание. Поинтересовался