Такая вот жизнь, братец – 2. (Записки «Шестидесятника»). Валериан П.
склепы фараонов и знатных вельмож в Долине Царей. Все это было интересно, но, откровенно говоря, не произвело на меня большого впечатления. Многое из того, что я видел, было просто непонятно. Колонны гипостильного зала Карнакского храма, выстроившиеся в ряд, словно гигантские фаллосы, с перекинутыми между ними перемычками архитравов, давили своей (теперь, казалось, уже никому не нужной) мощью. Статуи фараонов, либо стоящих с символами власти, зажатыми в скрещённых руках, либо восседающих в напряженных позах на своих каменных тронах, тоже воспринимались как нечто гротескное, раздражающее восприятие «нормального» человека. Для чего все это нужно было? К чему весь этот гигантизм, все эти символы, все эти росписи на стенах склепов, поражающие воображение смесью реализма и загадочной символики? Правда, в эстетическом отношении все это было на высочайшем уровне: просто в голове не укладывалось, что это было создано тысячи и тысячи лет назад. Я не мог налюбоваться изяществом форм, тончайшей проработкой фактуры монументов. Стоит где-нибудь у колена колосса маленькая изящная фигурка его супруги и столько в ней обаяния, жизни, такая смелость линий, в едином полете очерчивающих сложнейшие ракурсы изваяния, что, глядя на нее забываешь о том сколько столетий нас разделяют. Особенно поразили меня высеченные на стенах храмов горельефы
Горельеф на стене храма
.В этих, в сущности плоских, двухмерных изображениях нюансировка поверхности (рассчитанная, по всей вероятности, на игру светотени) была доведена до такой степени совершенства, что очертания фигур проступали сквозь тончайшую кисею одежд, выявляя переходы мускулатуры, словно вуалью, скрытой от глаза. Луч солнца, скользя по поверхности, все время менял соотношение света и тени, и от этого фигуры «дышали». Во всем этом было действительно что-то неземное, навсегда утерянное даже у древних греков. Книга, которая оказалась у меня в руках, ввела меня, впервые в жизни, в мир древних представлений. Я понял, что все эти памятники никак нельзя рассматривать, как произведения искусства. Никакое это ни искусство, сказал я себе, это, прежде всего, тайнопись. Это своего рода язык, в котором жест, пропорции, цвет и пиктограмма иероглифа несут сакральный смысл, понятный посвященным. Посвященными были люди, которым из поколения в поколение передавалось знание, – гнозиз. Это знание, позволявшее им управлять силами природы (в этом я сильно сомневался), впоследствии получило название магии. Т.о. все, что меня окружало в этих храмах, являлось как бы сценой, на которой и происходило действо общения человека с богами…
Ведь, в сущности, кто такой маг? Это, ведь, человек, который научился не только общаться, но и подчинять своей воле силы, вызванные его магическими заклинаниями. Непосвященный жил в страхе перед силами природы, а посвященный – в общении с ними. Общение достигалось с помощью магии. Для этого надо было знать истинное