Такая вот жизнь, братец – 2. (Записки «Шестидесятника»). Валериан П.
отзываюсь я. – Где у тебя масло?
– Да? – спрашивает Вера и смотрит на меня сияющими глазами. Увидев в моих глазах согласие, она встает с кровати и, сбросив с себя юбку, остается в расстегнутой блузке. Я замечаю, что у нее ярко-рыжий аккуратно постриженный лобок. Мне хочется зарыться носом в эту рыжую поросль. Я улыбаюсь и засовываю свои ещё липкие пальцы в рот, как бы показывая ей, что у меня сейчас в мыслях. Её лицо тоже расплывается в улыбке и. перекинув через меня ногу, она усаживается мне на чресла, от чего пружинная сетка кровати проваливается вниз.
– Возьми подушку, – говорю я и, выдернув ее из-под головы, подаю ей. Она подкладывает ее мне под поясницу и, устроившись у меня на чреслах, вводит член во влагалище. Я чувствую, как он легко проскальзывает внутрь и как ему хорошо там. Некоторое время Вера сидит на мне, не шевелясь, всем своим существом вбирая в себя ощущения. Потом, как бы примеряясь, начинает двигать пелвисом, потом откидывается назад, ещё глубже вгоняя в себя пенис, и вдруг глаза ее широко раскрываются и на лице изображается выражение такого блаженства, как если бы она увидела перед собой нечто в высшей степени приятное.
– Боже мой! – восклицает она. – Это просто невыносимо хорошо! – и с этими словами она валится мне на грудь, чуть не выпустив из «кискит» источник ее наслаждения. Опомнившись, она тут же выпрямляется и, оперевшись руками о края кровати, начинает ритмично вращать пелвисом, сладко жмурясь всякий раз, когда член достигает в ней определенной точки. Движения ее становятся все стремительнее и хаотичнее, и мне кажется, что член мой все глубже и глубже проникает в ее недра. На лице ее печать невыразимого блаженства. Она раскачивается из стороны в сторону, пока, наконец, оргазм опять не опрокидывает ее навзничь, при этом мой пенис со смачным звуком выскакивает из ее «киски»; весь красный, мокрый, со струйкой спермы, стекающей по головке, он торчит, словно кусок резинового шланга из асфальта.
– Твою мать! – вырывается у меня. – Не могла подождать!
Мое ругательство мгновенно приводит ее в чувство, она резко садится на кровати и смотрит на меня с отчаянием, которому нет границ.
– Что я наделала?! Тебе плохо? – вопрошает она.
– Да, ничего, – отвечаю я с наигранной хмуростью, – не дала мне кончить, вот и все.
Мне приятно быть грубым, отмечаю я про себя, мне приятно оттого, что я могу называть вещи своими именами. Может быть, впервые за много лет я чувствую себя по-настоящему мужчиной, мне не надо подыгрывать женщине, не надо лебезить. Вера это тоже мгновенно понимает. И она мгновенно перестраивается.
– Что мне делать, Ва-чка! Скажи, как мне сделать, чтобы тебе было хорошо.
Эти слова для меня лучше всякого бальзама. Значит, ты чувствуешь себя виноватой? Что ж, тем хуже для тебя, мелькает у меня в голове.
– Ничего, – говорю я вслух. – Только в следующий раз жди, пока я не кончу.
Вера послушно кивает головой и опускается на колени.
– Прости