Солнце Парижа. Часть 2. В зените. Вспышка. Андрей Николаевич Григорьев
изогнутые металлические фермы крыши с огромными заклёпками создавали иллюзию трюма, поезд должен вот-вот тронуться.
«Говорю: «Прощай, Берлин»? Наверное, должно быть так? ‑ невольно поймал себя на этой мысли, но тут же рассмеялся про себя. ‑ Нет, говорю: «Спасибо напыщенному гусаку Пилсудскому», – довольно потянулся: ‑ Из-за его переворота экспресс теперь не ходит в Варшаву, только до Берлина, теперь вольготно с местами».
Проведённая в поезде ночь напомнила ему поездку с Мари в Ниццу ‑ но сейчас всё по-другому: горькой тягостной ноши, рвущей мысли, больше было, но тогда была надежда ‑ надежда на возможность растворить несправедливость мира, ударить своим импульсом по окружающему, чтобы перевернуть его… Хотя вероятность этого была так мала… так ничтожна…
Сейчас же он возвращался в Париж, чтобы найти свой уголок в мозаике космополитичной жизни, царящей в столице мира. Только там он мог получить право жить без подавляющего давления общественных условностей на свой собственный мир, но… без надежды. Надежды на что? Он и сам не знал… Сон сморил его.
Утренний омлет и чашка настоящего кофе привели путешественника в бодрое состояние, через полтора часа Андрей уже шагал по привокзальной площади перед Северным вокзалом. Он оглянулся: здание из стекла и камня в виде триумфальной арки, казалось, кто-то невесомо поставил между домами. Мужчина приподнял голову: на краю крыши высились скульптуры ‑ символы городов северной Европы. Они как будто пришпиливали фасад к серому небу, чтобы он не исчез и не улетел. На вершине фронтона высилась женская фигура, опирающаяся на щит, с орлом у своих ног – символ Парижа. Женщина взирала со своей высоты на него: город равнодушно принимал вновь вернувшегося пришельца. Андрей продолжил свой путь дальше…
Он снял небольшую меблированную квартирку на правом берегу Сены, на бульваре Османа, занимаясь откровенным бездельем: прогулки по паркам и бульварам, чтение книг, времяпровождение в уличных кафе с разглядыванием людского потока города. Как долго он мог так существовать? Наверное, пока его мир позволит ему это.
Но город давал ему ещё одну непреодолимую страсть – парижские театры. Он был завсегдатаем этих храмов искусства: Комеди Франсэз, Ренессанс, Де Ля Виль.
Театральный сезон был уже на исходе, поэтому надо было спешить увидеть то, что в новом сезоне может уже и не появиться.
Поэтому Андрей не мог пропустить дебюта великолепной Дамиа в «Прокуроре Халлерсе» Пауля Линдау. В тот день он собирался получать удовольствие от этой постановки в Одеоне. Ему нравился этот театр: аура революционного прошлого придавала этой площадке особый шарм. Интерьер в итальянском стиле: утопающий квадрат сцены и полукруг зрительного зала затягивали зрителя в другое пространство, как песок в песочных часах.
До открытия занавеса оставалось ещё десять минут, и Андрей скучающе рассматривал зрителей, благо электрические лампы ещё горели, освещая тусклым светом зал. «Лорнирую», ‑ иронично улыбнулся мужчина, вспомнив развлечение светских