Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой. И. М. Смилянская
[единоверцев] заранее к Турецкой войне», речь в грамоте императрицы не шла.) Итак, цели миссии состояли в зондаже настроений народов Греции и Балкан и пропаганде – оповещении их о намерении императрицы освободить единоверцев; иными словами, они сформулированы еще в духе Петра I. С началом войны Екатерина II будет осторожнее и точнее определять свою средиземноморскую политику в отношении единоверцев.
В грамоте указывались пункты, куда следовало направиться эмиссарам и кому объявить о «ревности и милости нашея, которую мы охотно к ним имеем» и о намерениях императрицы. На первом месте стояла область Мани в Морее – «прежде к народу спартанскому и лакедемонскому, потом в Черную гору, Химару и прочия таковыя способныя ко приуготовлению войны места». Такое предпочтение Морей подтверждает ориентацию политики Екатерины на греков. Принцип же, по которому выбирались районы, куда надлежало направиться российским эмиссарам, определялся степенью воинственности их обитателей. (В данном случае способность к «приуготовлению войны» означала «воинственность»: как писал Палатино, способность «в упражнении меча и оружия».) Но именно в этом коренилась ошибка Орловых и Екатерины.
По существу, речь шла о взаимодействии с жителями особых этносоциальных анклавов, которые в XVIII в. были еще разбросаны по всему миру и расположены в горных или полупустынных землях со скудными хозяйственными ресурсами. Население этих анклавов сохраняло типологически более отсталые формы общественной организации – как правило, родоплеменную структуру (Племена могли формироваться на основе мифической генеалогии.) В таких обществах наличествовало социальное расслоение, их отличала и потестарная политическая организация[134]. Таким обществам были присущи политическая неустойчивость и поиски источников существования в найме на военную службу или в набегах и грабежах соседних народов.
Эта характеристика подтверждается мнением о черногорцах флорентийского посланника в Венеции Доменико Коттини от 21 ноября 1767 г.: «С незапамятных времен упорно сохраняя свой дикий и хищный характер, неукротимые в своих набегах, закаленные во всех лишениях, всегда готовые, захватив добычу у Турок или в Венецианских землях, укрыться в Горах, дабы затем вновь повторить набеги и вторжения, они держались демократии под управлением старейшин и священной властью их Прото-папы, или же Епископа, благословлявшего их всякий раз, как они отправлялись на грабеж. Отличительной чертой этой нации до сего момента была неугасаемая вечная вражда в поколениях между разными кланами и в особенности более общее разделение между двумя главными партиями…»[135].
В России имелись опыт взаимодействия с черногорцами и сведения о Черногории, собранные российскими «соглядатаями»[136] со времени Петра I. Если прибывавшие к трону духовные иерархи Черногории, преувеличивая военный потенциал своего народа, стремились создать представление о Черногории
Об анклавах подобного типа см.: История Востока. Т. IV. Восток в новое время (конец XVIII – начало XX в.) Книга 1. М., 2004. С. 30-38,
Archivio di Stato di Firenze. Segreteria e Ministero degli Esteri. Pezzo 2317. Оригинал по-итальянски.
Так называл себя Порфирий Успенский, основатель первой духовной миссии в Иерусалиме в 1847 г.