…Называется жизнь. Лариса Матрос
директора с заявлением о недопустимости такого обращения машинистки с научными сотрудниками. Она сделала несколько шагов в направлении приемной, затем резко свернула и пошла в свой кабинет.
«Что я знаю о ее жизни, — задумалась Инга. — Столько лет мы с ней работаем и ничего не знаем о ней, — размышляла она, — а ведь машинистка она классная. Она не только прекрасно печатает, но видно, что любит тексты, поэтому творчески с ними работает. Она чувствует текст и всегда грамотно, точно и красиво его располагает и даже порой по своей инициативе редактирует. Ну где мы еще найдем такую. И почему она такая злая? Хорошо бы с ней разговориться, узнать хоть что-то о ней, о ее личной жизни. А если ей чуть навести макияж, ее лицо бы стало более мягким, женственным. И вправду, как ей удается разбирать наши жуткие «каракули»? Так ведь разбирает и никогда не допускает ошибок…»
В конце рабочего дня, уже перед уходом домой, Инга решила зайти в машбюро, чтобы узнать все же, что ждет тексты, которые она там оставила утром.
Ефросинья Митрофановна была одна в комнате и, достучав с немыслимой скоростью кусочек текста, от которого не сочла нужным оторваться, повернула голову к зашедшей.
— Половина вашего материала уже готова, можете взять, если хотите, — сказала она без всяких вступлений, — а завтра к обеду будет отпечатано все остальное.
— Да?! Спасибо! А где, где отпечатанное? Конечно, я возьму и смогу уже сегодня вечером выверить. — Говорила Инга осторожно, боясь спугнуть миролюбие машинистки.
— Сейчас сама дам, а то вы все тут перевернете, — сказала машинистка, не глядя на гостью. Она встала со своего рабочего места и направилась к столу, где лежали отпечатанные за день тексты.
— Конечно, конечно, я вам очень благодарна за то, что вы пошли нам навстречу, — угодливо сказала Инга.
Машинистка, словно не слушая Ингу, взяла нужную папку, в которую положила напечатанное вместе с рукописью, и протянула ее Инге со словами, смысл которых Инга Сергеевна не сразу смогла осознать из-за их крайней неожиданности.
— Садитесь, Инга Сергеевна, — сказала Ефросинья Митрофановна с несвойственными ей никогда ранее оттенками теплоты в голосе, — мне понравился ваш материал. И вообще, в отличие от многих, вы пишете аккуратно. Но я не об этом. Меня с некоторых пор не покидает ощущение, что вы единственная из сотрудников в институте, тем более такого ранга, которого я интересую как человек. Не отвечайте мне, я это чувствую. Если у вас есть время, мы могли бы поговорить.
Когда спустя часа полтора Инга покинула институт, она не могла прийти в себя от потрясения. За столько лет соприкосновения с машинисткой она впервые задумалась о ее жизни, и тут же эта закрытая, недоброжелательная женщина ни с того ни с сего стала ей рассказывать о себе, словно она невидимым взором прочитала эти вопросы, вертящиеся в голове Инги.
Этот факт совпал с одним из ярких событий Академгородка. Отличительной особенностью академгородковцев была