Грешница. Тесс Герритсен
– раздался глухой звон, постепенно растворившийся в шуршании ледяного дождя. Прямо под колоколом висела бронзовая табличка, надпись на которой была трудноразличима под зарослями бурого плюща:
Аббатство Грейстоунз
Сестринская община Пресвятой Богородицы
«Жатвы много, а делателей мало;
итак, молите Господина жатвы,
чтобы выслал делателей на жатву Свою».
За воротами внезапно возникла женская фигура в черном одеянии. Она появилась так бесшумно, что Маура опешила, увидев лицо женщины, которая наблюдала за ней сквозь решетку ворот. Это было лицо древней старухи, изрезанное глубокими морщинами, но глаза были яркими, а взгляд цепким, как у птицы. В глазах монахини читался немой вопрос.
– Я доктор Айлз, судебно-медицинский эксперт, – сказала Маура. – Меня вызвала сюда полиция.
Ворота распахнулись.
Маура вошла в монастырский двор.
– Я ищу детектива Риццоли. По-видимому, она в часовне.
Монахиня жестом указала ей дорогу через двор. После чего отвернулась и медленно прошествовала к ближайшему порталу, оставив Мауру в одиночестве.
Снежинки, словно белые бабочки, порхали между струйками ледяного дождя. К часовне можно было пройти прямо через двор, но булыжник блестел ледяной коркой, а ботинки на гладкой подошве уже доказали свою полную непригодность для ходьбы по такой поверхности. Поэтому Маура предпочла оказаться под навесом и двинулась в обход по тропинке, проложенной по периметру двора. Хотя теперь она была защищена от сыпавшейся сверху снежной крупы, ветер все равно пронизывал насквозь, напоминая о том, каким свирепым может быть декабрь в Бостоне. Бо́льшую часть своей жизни Маура провела в Сан-Франциско, где снег был редким чудом, а не такой пыткой, как здесь: там ей не приходилось беречь лицо от жалящих укусов белых мух. Проходя мимо темных окон, она жалась к стенам здания, куталась в пальто. Где-то вдалеке шумела Джамайка-Риверуэй. Но здесь, во дворе, ее окружала полная тишина. Монастырь казался безлюдным, если не считать той старухи-монашки, что впустила ее.
Поэтому доктор даже немного испугалась, заметив в одном из окон три женских лица. Монахини застыли в скорбном молчании, словно привидения в черных одеждах, наблюдая за тем, как незваная гостья пробирается все дальше в их святую обитель. Глаза всех трех женщин следили за ней.
Вход в часовню был перекрыт желтой лентой полицейского оцепления, уже провисшей под тяжестью мокрого снега. Доктор приподняла ленту и, шагнув под нее, толкнула входную дверь.
Ее буквально ослепила вспышка фотокамеры, и она застыла на месте, моргая в попытке нейтрализовать действие вспышки; тем временем дверь за ее спиной со скрипом захлопнулась. Когда в глазах прояснилось, Маура увидела ряды деревянных скамей, беленые стены и огромных размеров распятие над алтарем. Это была аскетически суровая молельня с тусклыми оконцами, которые едва пропускали свет.
– Стойте, где стоите. И смотрите под ноги, – сказал фотограф.
Маура