Грешница. Тесс Герритсен
задать вопрос. В конце концов Маура покорилась и замкнулась в себе.
– Они всегда наводили на меня ужас, – сказала Маура. – Монахини.
– А я и не думала, что вас можно чем-то запугать, доктор.
– Я многого боюсь…
Риццоли рассмеялась:
– Но только не трупов, верно?
– В мире есть вещи пострашнее трупов.
Они оставили тело Камиллы на холодном каменном ложе и двинулись к залитому кровью пятачку возле двери, где ранее обнаружили Урсулу, еще живую. Фотограф закончил съемку и ушел; в часовне остались только Маура и Риццоли – две одинокие женщины. Их голоса эхом разносились под сводами храма. Маура всегда считала церковь священной обителью, где даже душа неверующего найдет утешение. Но сейчас ей было неуютно в этом мрачном месте, где недавно прошлась презревшая святыни смерть.
– Вот здесь нашли сестру Урсулу, – сказала Риццоли. – Она лежала головой к алтарю, ногами к двери.
Как будто пала ниц перед распятием.
– Этот мерзавец – просто животное, – произнесла Риццоли, злые слова отскакивали от ее губ, словно кусочки льда. – Вот с кем мы имеем дело. Он психопат. Или чертов обколотый нарик, который пытался что-то украсть.
– Мы даже не знаем, был ли это мужчина.
Риццоли махнула рукой в сторону трупа сестры Камиллы:
– Думаете, такое могла сделать женщина?
– Женщина может ударить молотком. Размозжить череп.
– Мы нашли след ботинка. Вон там, в проходе. Большого размера, похож на мужской.
– Его не мог оставить кто-то из медиков «скорой»?
– Нет, их следы вот здесь, у самой двери. А тот, в проходе, совсем другой. Это его след.
Подул ветер, и задрожали стекла в окнах, а дверь заскрипела, словно кто-то невидимый отчаянно рвался внутрь. У Риццоли не только губы, но и лицо приобрело синюшный оттенок, но она не пыталась укрыться от холода. В этом была вся Риццоли – слишком упрямая, чтобы капитулировать. Расписаться в собственном бессилии.
Маура посмотрела под ноги, на каменный пол, где еще недавно лежала сестра Урсула, и внутренне согласилась с Риццоли, предположившей, что такое мог сотворить лишь психически больной. В этих кровавых пятнах она видела признаки безумия. Как и в ударах, размозживших череп сестры Камиллы. Это было или безумие, или Зло.
Ледяной холод сковал ее спину. Маура выпрямилась и, дрожа, уставилась на распятие.
– Мне холодно, – сказала она. – Нельзя ли где-нибудь погреться, выпить чашку кофе?
– Вы закончили работу?
– Я увидела все, что мне нужно. Остальное покажет вскрытие.
2
Они вышли из часовни, переступая через ленту оцепления, которая к этому времени уже сорвалась с дверного проема и оказалась подо льдом. Ветер трепал их пальто и хлестал по лицу, пока они шли по двору, щурясь под порывами снежной бури. Когда они ступили в мрачный вестибюль главного входа, Маура ощутила легкое прикосновение тепла к своему онемевшему лицу. Пахло яйцами, старой