Теоретико-мыслительный подход. Книга 1: От логики науки к теории мышления. Георгий Щедровицкий

Доклад на дискуссии «О разногласиях по вопросам логики» на философском факультете Московского государственного университета 26 февраля 1954 г. Публикуется по изданию: Г. П. Щедровицкий. Философия. Наука. Методология. М.: Школа культурной политики, 1997. С. 25–51. В текст внесены исправления и уточнения по архивным материалам (№№ 2828—01, 05; 3651—01).

Дискуссия «О разногласиях по вопросу логики» проходила с 16 февраля по 26 марта 1954 г. на философском факультете МГУ. На шести заседаниях было сделано 30 докладов, часть которых сохранилась в виде стенограммы в архиве МГУ (фонд № 13, оп. 2, ед. хр. № 45, кор. № 5).

Основной вопрос этой дискуссии – проблема соотношения формальной и диалектической логики – имел свою предысторию.

В марте 1922 г. В. И. Ленин в статье «О значении воинствующего материализма», опубликованной в журнале «Под знаменем марксизма», сформулировал задачи нового философского журнала, в том числе задачи систематического изучения «диалектики Гегеля с материалистической точки зрения», разрабатывать «материалистически понятую диалектику Гегеля», давать философское обоснование естествознанию и другим наукам и т. д. [Ленин, 1970, с. 29–30].

И первым шагом в этом направлении стало переосмысление формальной логики, которая до Октябрьской революции 1917 г. преподавалась в университетах и гимназиях Российской империи, а также математической логики, которая к тому времени уже была известна по работам Б. Рассела, Г. Кантора, Э. Цермело и др.

Важным исходным обстоятельством здесь было то, что вопрос о соотношении формальной логики и диалектики возникает не просто в связи с дискуссией о предмете и задачах марксистской философии по отношению к естественным наукам, их методу, но и то, что сам вопрос о разработке новой, марксистской философии обозначается Лениным, по сути, как витальный – как вопрос интеллектуального, идеологического выживания молодого советского государства. Именно это обстоятельство придавало остроту дискуссиям того времени.

После публикации в 1925 г. конспектов Ленина «Науки логики» Гегеля и его очерка «К вопросу о диалектике» (См.: Н. Ленин. Конспект «Науки логики» Гегеля // Под знаменем марксизма. 1925. № 1–2, январь – февраль. С. 7—33; Н. Ленин. К вопросу о диалектике // Под знаменем марксизма. 1925. № 5–6, май – июнь. С. 14–18. Впервые данный очерк был напечатан в 1925 г. в журнале «Большевик» № 5–6. С. 101–105. Полностью конспект «Науки логики» был опубликован в январе 1929 г. в «Ленинском сборнике».) вопрос о соотношении формальной и диалектической логики становится одной из ключевых тем философских дискуссий. Так или иначе он ставился уже в 20-е гг. в работах А. М. Деборина, А. И. Варьяша, И. Е. Орлова, Г. К. Баммеля, В. Ф. Асмуса и других авторов. При этом вслед за Лениным марксистская философия понимается всеми участниками дискуссий как развитие гегелевской философии и, более точно, гегелевской «Науки логики».

Апелляция к «Науке логики» Гегеля при обсуждении проблем логики становится в каком-то смысле обязательной. В качестве примера можно сослаться на статью Г. К. Баммеля «Ленин и проблема логики в марксизме» 1929 г., где он, цитируя Ленина, пишет: «Показав, что мысленные формы не только “средство”, “полезность”, “безразличные средства”, Гегель действительно доказал, что понятия не являются вовсе чем-то субъективным, происходящим только в голове, что “логические формы и законы не пустая оболочка, а отражение объективного мира. Вернее, не доказал, а гениально угадал”. В этом признании единства бытия и мышления величайшее преимущество логики Гегеля по сравнению с формальной логикой, противопоставляющей логические формы предметам и отрывающей форму мышления от содержания. “Гегель же требует от логики, в коей формы были бы содержательными формами, – говорит Ленин, – формами живого, реального содержания, связанными неразрывно с содержанием”, а вместе “с этим введением содержания в соображения логики предметом становятся не вещи, а суть, законы их движения”, – интерпретирует далее Ленин мысль Гегеля» [Баммель, 1929, с. 3–4].

В своей вступительной статье к первому тому сочинений Гегеля А. М. Деборин противопоставляет новую, «диалектическую логику», которую необходимо разработать на основе логики Гегеля, но применив к ней материалистические принципы Маркса, и старую, традиционную, или формальную, логику.

«Современная наука переживает период “смуты”, – это несомненно. Мы находимся, быть может, накануне некоторой перестройки всего здания современной науки. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие естественники скатываются к идеализму и даже мистицизму, не будучи в состоянии теоретически осмыслить накопившиеся в той или иной научной дисциплине противоречия. Для преодоления последних старая формальная логика оказывается недостаточной. Она должна быть замещена диалектической логикой» [Деборин, 1930, с. XVI].

В самом общем виде то, как ставился вопрос о соотношении формальной и диалектической логики в 20-е годы, спустя почти 40 лет формулирует В. И. Черкесов: «…Истолкование традиционной аристотелевской логики (обычно называемой формальной логикой) приводит к соответствующему истолкованию диалектической логики, приводит к признанию или даже отрицанию самого существования последней. Если формальная логика является общей логикой, т. е. всеобщей, универсальной, и, следовательно, единственно возможной, то для диалектической логики места не остается. И, наоборот, если диалектическая логика является всеобщей логикой научного мышления, то формальная логика не может быть всеобщей логикой» [Черкесов, 1962, с. XVI].

В 1924 г. еще до публикации конспектов Ленина «Науки логики» Гегеля и его очерка «К вопросу о диалектике» в своей работе «Диалектический материализм и логика» В. Ф. Асмус пишет: «Не существует никакого противоречия между формальной логикой и диалектикой, принципы диалектики не могут быть выведены из законов формальной логики, но диалектика заключает в себе все принципы формальной логики. Законы формальной логики есть только частный случай более широких и всеобъемлющих истин диалектики» [Асмус, 1924, с. 57].

Однако затем Асмус меняет свою позицию. В статье 1929 г. «Формальная логика и диалектика. (По поводу книги А. Варьяша «Логика и диалектика)» он пишет: «В строгом теоретическом смысле истинна только логика диалектическая. Строго говоря, мышление о предметах всегда должно рассматривать эти предметы в их развитии, в движении через объективно принадлежащие им реальные противоречия. Строго говоря, отвлеченное тождество, стабильность, отсутствие противоречий нигде в бытии и мышлении не могут быть усмотрены. Бытие диалектично, изменчиво, противоречиво, так же диалектична, изменчива и противоречива мысль. Поэтому существует одна лишь логика – логика диалектическая» [Асмус, 1929, с. 46]. И далее Асмус, отметив, что Варьяш, по существу, оставляет «совершенно открытым основной, главный, принципиальный вопрос об условиях и о критерии перехода от категорий формальной логики к категориям диалектической», уточняет: «различие между точками зрения формальной логики и диалектики не есть вовсе различие двух отдельных и самостоятельных наук, но прежде всего лишь различие двух масштабов диалектического исследования. Категории формальной логики мы должны применять там, где историческая перспектива, исторический масштаб исследования настолько узок по отношению к совокупному развитию данного явления, что на данном отрезке кривой развития это явление можно условно, в известном смысле, рассматривать как стабильное. Так называемая формальная логика есть логика частных, узких, ограниченных исторических перспектив – в отличие от диалектики, которая всегда охватывает весь процесс развития в целом, на всем протяжении его движения, во всех противоречивых тенденциях, которыми это движение направляется» [Асмус, 1929, с. 47–48]. (Подробнее о дискуссиях 20-х гг. см., например, [Черкесов, 1962, с. 12–48; Cavaliere, 1990, p. 12–15; Бажанов, 2005, с. 34, 36–37]).

Дискуссии 20-х гг. были прерваны постановлением о журнале «Под знаменем марксизма» в 1931 г. Разгром группы Деборина [Постановление ЦК ВКП(б) «О журнале “Под знаменем марксизма”» было принято 25 января 1931 г. В нем, в частности, говорилось: «1. Несмотря на известные достижения, которые были в работе “Под знаменем марксизма”, в особенности по борьбе с механицизмом, представляющим попытку своеобразной ревизии марксизма, журнал не сумел осуществить основных указаний Ленина, данных им в статье “О значении воинствующего материализма”, не стал боевым органом марксизма-ленинизма. Работа журнала была оторвана как от задач строительства социализма в СССР, так и от задач международного революционного движения. Ни одна из проблем переходного периода, теоретически разрабатываемых и практически разрешаемых партией, журналом не была поставлена. 2. Журнал “Под знаменем марксизма” исходил из совершенно ошибочной установки, вытекающей из непонимания ленинского этапа, как новой ступени в развитии философии марксизма, что было обусловлено позицией группы т.т. Деборина, Карева, Стэна и др., фактически превратившей журнал, особенно за последнее время, в свой групповой орган. 3. Отрывая философию от политики, не проводя во всей своей работе партийность философии и естествознания, возглавлявшая журнал “Под знаменем марксизма” группа воскрешала одну из вреднейших традиций и догм II Интернационала – разрыв между теорией и практикой, скатываясь в ряде важнейших вопросов на позиции меньшевистствующего идеализма». Результатом реализации данного постановления стала не только ликвидация группы Деборина, но и «стерилизация» философии вообще через введение жесткого идеологического и административного контроля в науке. Подробнее о процессе подготовки данного решения, роли Сталина в его инициировании, а также его последствиях см. подробнее [Сойфер, 2016, с. 73–98]] привел к тому, что лишь только наметившиеся линии обсуждения соотношения формальной и диалектической логики в 20-х гг. и вообще любые публичные содержательные дискуссии в философии и логике были фактически запрещены. Более того, их участники были уничтожены физически. Так, упомянутый выше Баммель был арестован в 1937 г., приговорен к 8 годам лагерей и в 1939 г. умер в заключении. Та же судьба, по всей вероятности, постигла и Варьяша. Как пишет Р. А. Медведев, «В результате этой погромной компании… десятки советских философов оказались в заключении, в том числе А. И. Варьяш, И. К. Луппол, В. Милютин, И. Разумовский, Н. Карев, В. Рудаш, С. Пичугин, Г. Тымянский, А. Р. Медведев (мой отец), М. Фурщик, Г. Дмитриев и многие другие» [Медведев, 1990, с. 390–391]. В 1931–1932 гг. Институт философии, созданный Дебориным для подготовки и издания «Философской энциклопедии», был объединен с Институтом красной профессуры и фактически ликвидирован, а все его сотрудники были уволены. Половина сотрудников Института философии – 31 из 62 человек – была репрессирована, из них 20 человек расстреляли и 9 умерли в заключении (см. [Корсаков, 2012, с. 123, 125]). Почти все сотрудники Ленинградского отделения Института философии были репрессированы, большинство из них расстреляны, а само отделение было ликвидировано. Из деборинской группы уцелели лишь сам Деборин, С. И. Новиков и В. Ф. Асмус. (Последний фактически едва ли не единственный, кто принимал участие во всех логических дискуссиях 1920-х – 1950-х гг.).

Как пишет С. Н. Корсаков, характеризуя этот перелом начала 30-х гг., «Философский текст стал заведомо преступен в силу своего философского характера. А его автор становился политическим отступником, потенциальным осужденным. Когда он беседовал с коллегами, его подстерегал доносчик. Когда он выступал с лекцией, его слова стенографировали по заданию органов и инстанций. Когда он пытался публиковать текст, то становился добычей цензора. Если через цензурные рогатки удавалось проскочить, нельзя было миновать проработчиков, которыми чаще всего выступали его руководители, стремившиеся сохранить свое кресло, и коллеги, жаждавшие вытеснить более талантливого собрата и занять его место. Доносы на коллег чаще всего имели не банальную форму письма по инстанции и в органы. Формы их были многообразны: выступление на партсобрании, экспертное заключение по заданию партийных органов или органов безопасности, коллективные обсуждения-осуждения и т. п.» [Корсаков, 2012, с. 123].

Ситуация начинает кардинально меняться после принятия ЦК ВКП(б) 3 декабря 1946 г. постановления «О преподавании логики и психологии в средней школе». В нем, в частности, говорилось: «ЦК ВКП(б) обсудил вопрос о преподавании логики и психологии в средней школе и принял постановление по этому вопросу.

ЦК ВКП(б) признал совершенно ненормальным, что в средних школах не преподаются логика и психология.

ЦК ВКП(б) признал необходимым ввести в течение четырех лет, начиная с 1947/48 учебного года, преподавание психологии и логики в выпускных классах средней школы. Логика и психология должны преподаваться квалифицированными преподавателями, получившими специальную подготовку в области психологии и логики.

Министерству просвещения РСФСР… предложено ввести в 1947/48 учебном году преподавание логики и психологии в 200 средних школах ‹…›.

Министерство высшего образования СССР и Министерства просвещения союзных республик обязаны организовать в университетах и педагогических институтах подготовку преподавателей логики и психологии для средней школы с таким расчетом, чтобы к 1950/51 учебному году полностью обеспечить потребности средней школы в преподавателях логики и психологии. ‹…›

Институту философии Академии наук СССР… и ОГИЗу [Объединение государственных книжно-журнальных издательств. – Ред.] ‹…› предложено до 1 марта 1947 г. издать учебник логики для высших учебных заведений и до 1 июля 1947 г. – популярный учебник логики для средней школы» [О преподавании…, 1946, с. 1].

Для внешнего наблюдателя принятие такого постановления могло показаться неожиданным. Однако, как свидетельствуют документы, подготовка этого решения началась, как минимум, с 1941 г. Ссылаясь на архив П. Ф. Юдина (в то время директора Института философии), С. Н. Корсаков приводит его записи встречи со Сталиным 29 мая 1941 г. «В кабинете Сталина Юдин увидел, что на столе разложено несколько учебников логики, выходивших в России до революции. Здесь были и Минто, и Джевонс, и Г. Е. Струве, и Г. И. Челпанов. ‹…› И Сталин стал жаловаться Юдину на свою тяжкую долю главы государства: “Приходит руководящий работник, нарком – очень много времени приходится, чтоб понять, чего он хочет. На коллегиях наркоматов из-за этого тратится много времени”. ‹…› “Логику не преподают – люди не умеют последовательно рассуждать, путают понятия. Не учили детей с детства правильно, последовательно логически мыслить”, – говорил Сталин Юдину. Сталин взял план-проспект, который составили в Институте философии по всем правилам четвертой главы “Краткого курса”, и раскритиковал его. Прагматик Сталин наставительно сказал Юдину: “Не делится логика на буржуазную и пролетарскую”, – и, как свидетельствовал Юдин, посмеялся над теми, кто этого не понимает. “Люди мыслят одинаково. Их нужно научить элементарно мыслить”. Досталось плану-проспекту и за сравнение формальной логики с диалектической. Первый раздел плана – “Марксистская теория познания. Диалектическая и формальная логика” – Сталин приказал убрать и оставить только элементарную логику. “Возьмите за основу учебник Челпанова, осовременьте его, – сказал Сталин и, показав на старые учебники, добавил: – Их надо использовать, и не бойтесь их использовать как следует”» [Корсаков, 2015, ч. I, с. 147–148].

Первые учебники по формальной логике было поручено написать В. Ф. Асмусу и Э. Я. Кольману, и в 1942 г. они были подготовлены и даже апробированы в реальном учебном процессе. После обсуждений и переделок в 1947 г. был издан учебник Асмуса для вузов и преподавателей школы. Учебник Кольмана был издан в том же году в Чехословакии на чешском языке, поскольку в 1945 г. Кольман был откомандирован в Прагу на должность заведующего отделом пропаганды ЦК Коммунистической партии Чехословакии (в 1948 г. он был арестован и до 1952 г. провел в заключении; на русском его учебник так и не был издан).

М. С. Строгович читал курс логики в Военно-юридической академии еще во время войны. После обсуждения в Институте философии его курс был издан в 1946 г. как учебник логики для слушателей Академии. Переработанное третье издание 1949 г. было допущено в качестве учебного пособия для всех вузов.

Ни Асмус, ни Строгович не могли обойти вопрос о соотношении формальной и диалектической логики даже при том, что пересказ Юдина слов Сталина действительно передает неформальные указания последнего.

В своей книге С. В. Табачникова, чтобы показать радикальный поворот к реабилитации формальной логики после принятия постановления 1946 г., приводит выдержки из статьи о формальной логике в Большой советской энциклопедии 1936 г. «…До 1946 года все знали, что формальная логика была “буржуазной” наукой, идеологическим оружием врагов пролетариата. Достаточно было открыть “Большую советскую энциклопедию” 30-х годов, чтобы узнать из статьи “Формальная логика”, что последняя представляет собой “метафизический (антидиалектический) образ мышления”, который принадлежит низшей ступени развития человеческого познания и снимается диалектикой. Абсолютный антагонизм между формальной логикой и материалистической диалектикой подчеркивается неоднократно: первая не включается во вторую, а “вытесняется, опровергается, преодолевается ею”. Если “материалистическая диалектика, будучи высшим продуктом всей производственной, революционной научной практики пролетариата, служит могучим оружием в борьбе за генеральную линию партии”, то формальная логика “представляет методологическую основу антиленинских уклонов в ВКП(б)”. Эти трюки, продолжает автор статьи, характерны для меньшевизма, “что неоднократно отмечалось Лениным, дававшим сокрушительную диалектическую критику меньшевистских формально-логических дедукций, силлогизмов и софизмов”» [Табачникова, 2023, с. 99].

Асмус в предисловии к своему учебнику, по сути, утверждает самостоятельность формальной логики и то, что она полностью соответствует идеологическим и содержательным рамкам, которые определяет диалектическая логика, не противоречит им. Он пишет: «В книге рассматривается только формальная логика. Вопросы об отношении формальной логики к диалектике не поставлены, так как рассмотрение этих вопросов целесообразно не в плане формальной логики, но лишь в плане логики диалектической.

Учения формальной логики, излагаемые в книге, развиты на основе материалистического понимания мышления и научного познания. Законы и формы мышления, изучение которых составляет предмет логики, рассматриваются в книге как отражение свойств и отношений вещей материального мира, существующих вне сознания и независимо от сознания. Автор стремился показать, что изучаемые логикой формы мышления – не выдумка схоластиков, но что они представляют обобщенное абстрактное выражение форм и правил мысли, применяемых всеми науками: науками о природе и науками об обществе» [Асмус, 1947, с. 3].

В отличие от Асмуса Строгович посвящает вопросу о соотношении формальной и диалектической логики (материалистической диалектике) в своем учебнике целую главу. В ней, ссылаясь на высказывания Ленина в статье «Еще раз о профсоюзах…», он кратко формулирует основной тезис: «Классики марксизма-ленинизма проводили отчетливое разграничение формальной логики и логики диалектической. Ленин писал: “Логика формальная… берет формальные определения, руководствуясь тем, что наиболее обычно или что чаще всего бросается в глаза, и ограничивается этим… Логика диалектическая требует того, чтобы мы шли дальше. Чтобы действительно знать предмет, надо охватить, изучить все его стороны, все связи и ‘опосредствования’… Диалектическая логика требует, чтобы брать предмет в его развитии, ‘самодвижении’ (как иногда говорит Гегель), изменении”.

Здесь ясно и отчетливо выражены два положения: 1) формальная логика и диалектическая логика – различные науки, 2) формальная логика представляет собой низшую ступень знания по отношению к логике диалектической» [Строгович, 1949, с. 62–63].

В 1946 г. для школ был издан отредактированный и сокращенный дореволюционный гимназический учебник логики Г. И. Челпанова. Также для написания учебника логики для школ был привлечен С. Н. Виноградов – автор дореволюционного учебника для гимназий, который работал в то время на кафедре логики в МГУ. Первое издание вышло в 1947 г., и впоследствии этот учебник неоднократно переиздавался. (Подробнее о подготовке первых советских учебников по логике см. [Корсаков, 2015, ч. I].)

Кафедра логики в МГУ была создана в 1943 г. практически сразу после реэвакуации университета в Москву. По словам А. А. Тахо-Годи, первым завкафедрой логики должен был стать А. Ф. Лосев, но в итоге эту должность получил П. С. Попов (см. [Тахо-Годи, с. 350]).

В 1946 г. в подмосковном г. Химки Министерство высшего образования СССР организовало курсы для подготовки преподавателей логики в вузах и средних школах. На курсах читали лекции в том числе преподаватели из МГУ: В. Ф. Асмус, П. С. Попов, С. Н. Виноградов.

Помимо реабилитации формальной логики, в 40-е гг., и особенно после постановления о логике и психологии в школе в 1946 г., получило развитие и направление математической логики.

У истоков математической логики в МГУ стояли А. Н. Колмогоров, П. С. Новиков, И. И. Жегалкин, С. А. Яновская. Последняя сыграла большую роль в продвижении и институциализации математической логики в СССР вообще. Первый в СССР курс по математической логике был ею прочитан в 1936 г. на механико-математическом факультете МГУ. Там же с И. И. Жегалкиным и П. С. Новиковым в 1943 г. был организован постоянный семинар. П. С. Новиковым в конце 40-х – начале 50-х в МГУ также читались спецкурсы по математической логике.

По инициативе С. А. Яновской в 1947 г. вышел перевод книги Д. Гильберта и В. Аккермана «Основы теоретической логики» с ее вступительной статьей и комментариями, а в 1948 г. – перевод книги А. Тарского «Введение в логику и методологию дедуктивных наук». В том же 1948 г. в сборнике «Математика в СССР за тридцать лет» публикуется обзор С. А. Яновской достижений отечественной математической логики. (О деятельности С. А. Яновской см., например, [Левин, 2017; Бажанов, 2007, с. 302–318; Бирюков, 2003, с. 54–57].

Дискуссии, последовавшие за принятием постановления о логике и психологии в школе в 1946 г., постепенно из обсуждений содержания учебников логики для вузов и школ вновь возвращаются к теме о предмете логики вообще, к вопросу соотношения формальной и диалектической логики. Однако, если эти вопросы и допускаются для обсуждения, то все же в жестких идеологических и административных рамках.

23 марта 1948 г. вышел приказ министра высшего образования СССР С. В. Кафтанова по итогам проверки работы кафедры логики МГУ, в котором сотрудники кафедры – Попов, Асмус, Виноградов – были обвинены в формализме, а «формалистическое направление в логике было осуждено как порочное и вредное» (цит. по [Осьмаков, 1948, с. 376]). Примечательно то, как характеризовалась формальная логика в этом приказе: «формальная логика в древности защищала идеологию рабовладельцев, в средние века была служанкой богословия, а в капиталистическом обществе приспосабливается к буржуазии для того, чтобы держать угнетенные классы в плену буржуазной идеологии» (цит. по [К итогам обсуждения…, 1951, с. 144]). По итогам проверки было принято решение созвать Всесоюзное совещание по логике, которое прошло 21–26 июня 1948 г. в МГУ.

В совещании приняли участие 140 преподавателей логики вузов, школ, научных сотрудников. С основным докладом «О состоянии преподавания логики в высших учебных заведениях» выступил начальник отдела преподавания общественных наук Министерства высшего образования Н. С. Шевцов. Один из пунктов его доклада – результаты министерской проверки: «Обследование кафедры логики Московского университета показало, что в ее учебной и научно-методической работе имелись серьезные недостатки. Преподавание логики здесь строилось на материалах далекого прошлого, в отрыве от достижений советской науки и социалистического строительства в нашей стране. Студенты упражнялись в доказательстве утверждений, не имеющих никакой научной ценности. ‹…› Недостатки, выявленные на кафедре логики Московского университета, в значительной мере объясняются формализмом и схоластикой в преподавании этого предмета. А это привело к отрыву изучения законов и форм логического мышления от содержания мышления советских людей, от социалистической идеологии, к пренебрежительному отношению к содержанию мышления, формы которого изучаются наукой логикой» [Шевцов, 1948, с. 9].

Итоги совещания были опубликованы в журналах «Вопросы философии» и «Вестник высшей школы» (см. [Осьмаков, 1948; Против идеалистического…, 1948]). По сути, основными вопросами этого совещания стали программы по курсу истории логики П. С. Попова и учебника логики В. Ф. Асмуса.

Фрагмент обзора, посвященный Асмусу, дает представление о «составе» предъявленных ему «обвинений»: «…“Логика” профессора Асмуса представляет собою образец формалистического учебника,… страдает крупнейшими методологическими изъянами: объективистским подходом к освещению логических законов и форм, неисторичностью, аполитичностью и безыдейностью.

Важнейшие вопросы философской науки, как предмет и задачи логики, учение о понятии, о суждении, об индукции и др., автором “Логики” изложены путанно, с эклектических позиций, без привлечения высказываний классиков марксизма-ленинизма. ‹…›

Для объяснения логических законов и форм профессором Асмусом использован материал, который ставит логику вне современной идеологической борьбы, отводит в этой борьбе логику на “нейтральные” позиции, делает ее безучастной ко всему, происходящему в современном мире, превращает ее в аполитичную науку, выхолащивая из нее социалистическую идеологию.

Выступив на совещании, профессор Асмус не только не отказался от своих ошибочных установок, но пытался даже их отстаивать, заявив, что мы еще очень далеки от понимания сущности формализма. Будучи, однако, вынужден под давлением критики признать, что его книга аполитична, он все дело свел лишь к тому, что в его книге допущено неправильное процентное соотношение между примерами, взятыми из области естественных наук, и примерами из общественной жизни, обойдя вопрос о том, что дело не столько в примерах, сколько в идейности, партийности, направленности и воспитательном значении привлекаемого материала» [Осьмаков, 1948, с. 376].

Вопросы логики и ее преподавания вновь стали предметом обсуждения на Всесоюзном совещании преподавателей марксизма-ленинизма 8—15 июля 1949 г. Здесь учебник Асмуса вновь был подвернут критике. На этот раз Асмус был вынужден признать «в общем и целом вполне справедливой, заслуженной и правильной по существу критику его книги “Логика”. ‹…›

Профессор Асмус говорит, что в своей книге он охарактеризовал логику как науку, оторванную от социалистической практики, не показал логику как одно из средств коммунистического воспитания советского студенчества, не указал, что содержанием логического мышления советских людей должны быть социалистическая действительность, задачи и цели социалистического строительства.

Профессор Асмус подчеркивает, что он не охарактеризовал логику как партийную науку, что он не развил необходимой для советского автора острой, боевой, непримиримой критики реакционных, идеалистических и формалистических учений, распространяемых современными логиками капиталистических стран, особенно реакционной зарубежной “логики отношений”.

Он говорит, что в его книге не показана истинная роль марксизма-ленинизма в разработке науки логики, между тем марксистско-ленинская, социалистическая идеология является той основой, на которой только и может строиться изучение логики. Не только для материалистической диалектики, но и для логики труды классиков марксизма-ленинизма представляют неоценимый и притом единственный непререкаемо авторитетный источник» [Осьмаков, 1949, с. 368].

На совещании выступил М. С. Строгович с критикой философских кафедр, преподавателей диалектического и исторического материализма, которые, по его словам, не решают «проблемы общефилософского характера: о предмете логики, о соотношении логики и материалистической диалектики. ‹…›

Но дальше молчать нельзя. Преподавателю не дают замалчивать эти вопросы студенты, и, следовательно, каждый преподаватель принужден решать их по-своему. Совершенно ясно, что из этого ничего, кроме вреда, получиться не может, ибо точек зрения по этим вопросам много, может быть, столько, сколько есть логиков.

Некоторые, например, полагают, что логика, которую мы преподаем в средней школе и в вузах, идеалистическая по самой своей природе. Спрашивается, за какие же грехи мы принуждены преподавать идеалистическую науку?

Спорят о том, одна или две логики. И эти споры вносят немало смущения и путаницы в среду логиков и, что еще хуже, в студенческую среду» [Осьмаков, 1949, с. 369].

Старт новому этапу дискуссий о логике был дан самим Сталиным, хотя, очевидно, это даже не входило в его намерения. 20 июня 1950 г. в главной газете ЦК ВКП(б) «Правде» была опубликована статья (в виде интервью) Сталина «Относительно марксизма в языкознании». В том же году, дополненная ответами Сталина на вопросы по статье, она была издана в виде брошюры под названием «Марксизм и вопросы языкознания».

Это выступление Сталина было направлено против «нового учения о языке» Н. Я. Марра, критику основных ее положений, но прежде всего против его последователей, которые попытались монополизировать эту научную область, вытеснить из нее другие концепции и подходы, против, по его выражению, «аракчеевского режима в языкознании». Сталин, по сути, поставил точку в дискуссиях сторонников и противников Марра, которая проходила на страницах той же «Правды» с мая по июль 1950 г., и объявил, что «никакая наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики» [Сталин, 1953, с. 31].

Прямых указаний относительно логики в статье Сталина не было. Основной ее тезис: язык не является «надстройкой» (в марксовом смысле) и поэтому «не может идти и речи о классовом языке», «формула о “классовости” языка есть ошибочная, немарксистская формула» [Сталин, 1953, с. 12, 22]. В статье Сталина также говорилось о связи языка и мышления в связи с критикой Марра, который эту связь, по словам Сталина, отрицал. При этом Сталин ссылается на слова К. Маркса о языке как «непосредственной действительности мысли».

Тем не менее дискуссия о соотношении формальной и диалектической логики получила новый внешний импульс – не отреагировать на статью Сталина как живого «классика марксизма-ленинизма» советским логикам и философам было нельзя. Более того, апелляция к новому тексту Сталина давала им возможность выйти за те идеологические рамки, которые были до этого им навязаны Министерством просвещения СССР и лично министром Кафтановым.

И во втором номере «Вопросов философии» в 1950 г. редакцией журнала был дан старт заочной дискуссии о логике: «Введение преподавания логики потребовало создания учебных пособий, учебников и программ, разработки теоретических проблем логики. При этом выявилось, что среди логиков существуют большие неясности и путаница по самым коренным вопросам: в определении предмета логики, в решении вопроса о соотношении логики и марксистской диалектики и др., что сильно затрудняет преподавание логики и научную работу в этой области. Обсуждение этих вопросов и споры по ним среди логиков не привели к положительным результатам. В связи с этим назрела острая необходимость обсудить в печати спорные вопросы логики» [От редакции, 1950, с. 197].

Дискуссию открыли статьи завкафедрой логики Тбилисского университета К. С. Бакрадзе «К вопросу о соотношении логики и диалектики» и завкафедрой логики Московского университета В. И. Черкесова «О логике и марксистской диалектике».

Бакрадзе считает, что противопоставление формальной логики и диалектической логики ложно по своей постановке. Во-первых, сам термин «диалектическая логика», который употребляли классики марксизма-ленинизма, есть лишь синоним «диалектического материализма» – методологии научного познания. «Поэтому вопрос о соотношении логики и диалектики фактически сводится к вопросу о соотношении логики и диалектики как теории познания» [Бакрадзе, 1950, с. 201]. Во-вторых, логика как наука о «правильном мышлении» есть элемент процесса познания, в котором результаты этого познания формулируются в виде умозаключения или доказательства: «Логика как наука о правильном мышлении зависит от теории познания, от диалектики, и поэтому решение основных проблем логики с помощью только ресурсов логики невозможно» [там же, с. 205]. То есть, по сути, Бакрадзе уточняет, развивает точку зрения Строговича, которую тот излагал в своем учебнике логики.

Черкесов начинает с того же вопроса, что и Бакрадзе: «Самый существенный вопрос, с которым столкнулись логики, – это вопрос о соотношении логики и марксистской диалектики. Этот вопрос стоял в центре внимания всех совещаний по логике… и всех вообще обсуждений и споров, которые имели место среди преподавателей логики» [Черкесов, 1950, с. 209]. Но в отличие от Бакрадзе он не сомневается в правомерности употребления самого термина «диалектическая логика», хотя через запятую использует как синоним «марксистскую диалектику». По мнению Черкесова, формальная логика – это элементарное учение о формах и правилах человеческого мышления, а диалектическая логика является «высшей, подлинно научной логикой», соотносятся же они как низшая и высшая математики и решают разные задачи. Более того, ссылаясь на высказывание Ленина о том, что «диалектика, логика и теория познания – одно и то же, он утверждает, что нет таких задач формальной логики, которые не могла бы решить диалектическая логика как логика. А потому нельзя считать формальную логику «единственной логикой» вообще, нельзя сводить ее (как делает, например, Бакрадзе) и к элементу, «первой ступени» процесса познания [там же, с. 213–219].

В декабре 1950 г. в рамках открытого журналом «Вопросы философии» обсуждения вопросов логики в МГУ на философском факультете была организована дискуссия на тему «Соотношение формальной логики и диалектики». Кроме сотрудников философского факультета в ней приняли участие сотрудники Института философии, преподаватели логики. Во втором номере журнала «Вопросы философии» за 1951 г. был опубликован обзор этой дискуссии М. Н. Алексеева – выступлений А. П. Гагарина, Т. И. Ойзермана, В. М. Богуславского, А. А. Ветрова, Г. В. Казанцева, В. Ф. Асмуса, М. Н. Алексеева, Е. К. Войшвилло, Н. В. Воробьёва, С. А. Яновской. На дискуссии также выступили Е. С. Кузьмин, В. И. Кремянский, А. К. Панфилов, И. И. Осьмаков, В. М. Семенчев, М. С. Строгович, А. А. Зиновьев, В. И. Черкесов, П. С. Попов (см. [Алексеев, 1951]).

Несмотря на то, что математическая логика развивалась в СССР безотносительно к вопросам идеологии, как прикладная дисциплина, ей не удалось избежать идеологических обвинений в «идеализме».

В процессе обсуждения вопросов логики в «Вопросах философии» эти обвинения обрушились на С. А. Яновскую. В 1950 г. в журнале была опубликована статья В. П. Тугаринова и Л. Е. Майстрова, обвинивших Яновскую в «примиренчестве» с идеализмом, некритическом отношении к претензиям математической логики «на роль всеобщей научной методологии» [Тугаринов, Майстров, 1950, с. 336]. «…Решение задачи логического обоснования математики может быть осуществлено лишь на базе марксистского диалектического метода», пишут авторы статьи [там же, с. 331]. Поводом для критики Яновской была публикация под ее редакцией и вступительными статьями книг Гильберта и Аккермана и Тарского. В том же номере опубликовано письмо самой Яновской, в которой она, по сути, была вынуждена оправдываться и разъяснять сущность «так называемой математической логики», что последняя есть лишь «вспомогательный аппарат математики и логики», а не «настоящая логика» [Яновская, 1950, с. 339, 342].

В пятом номере 1951 г. «Вопросов философии» публикуется обзор неопубликованных материалов. В нем говорится, что в редакцию поступило около 60 статей и писем, в которых авторы, «излагая свои взгляды на формальную и диалектическую логику, вносят ценные предложения относительно дальнейшей разработки и преподавания логики» [Митрофанов, 1951, с. 153]. А. Митрофанов, за псевдонимом которого, скорее всего, скрывался Митрофан Николаевич Алексеев – сотрудник кафедры логики МГУ и ближайший единомышленник В. И. Черкесова – почти после каждого пересказанного материала делает замечания его автору, указывая на его «ошибки».

И наконец, в шестом номере 1951 г. редакция журнала подводит итоги дискуссии. В материале (который был опубликован без подписи) относительно соотношения формальной логики и диалектической логики сказано следующее: «Обсуждение показало…, что большинство советских логиков и философов придерживается правильной, марксистской точки зрения на формальную логику и ее отношение к логике диалектической. Эта марксистская точка зрения сводится к следующему: формальная логика есть наука об элементарных законах и формах правильного мышления. ‹…›

Марксистская диалектическая логика совпадает с диалектикой и теорией познания марксизма, она, в сущности, представляет собой тождество с ними. ‹…›

Диалектическая логика применяется как к изучению законов и форм мышления, так и к изучению законов действительности. Она раскрывает органическую связь форм и законов мышления с формами объективного мира, показывая, что они суть не что иное, как отражение законов объективного мира.

По сравнению с логикой формальной диалектическая логика есть качественно новая высшая ступень в развитии мышления. ‹…›

Диалектическая логика, будучи высшей логикой, не устраняет низшую, формальную логику, но показывает ее ограниченность. Диалектическая логика входит составной частью в марксизм, формальная же логика составной частью марксизма не является.

С этой, марксистской точки зрения опровергаются как никчемные и явно вредные “прожекты” создания какой-то “новой”, “особой”, “диалектической формальной логики”, или, как некоторые выражаются, “формальной логики диалектического метода”. Подобное “диалектизирование” формальной логики ведет, с одной стороны, к опошлению марксизма, а с другой стороны, подрывая основы самого существования формальной логики, – к полной ее ликвидации, ибо нельзя “диалектизировать” формальную логику, не уничтожая тем самым ее как логику.

“Диалектическая формальная логика” – это полнейшая бессмыслица» [К итогам обсуждения…, 1951, с. 145–147].

Нельзя исключать, что, развернув эту дискуссию на страницах «Вопросов философии», ее инициаторы и основные участники надеялись, что Сталин и в этом вопросе выскажет решающее заключительное слово, как и в случае языкознания. Однако этого не произошло. Судя по подведенным итогам, промежуточная победа досталась группе «диалектических логиков», главными представителями которой в МГУ были Алексеев и Черкесов. Об этом свидетельствует и опубликованная ими в конце 1952 г. в журнале «Большевик» статья «К вопросу о логике и ее изучении» (см. [Алексеев, Черкесов, 1952]). В ней они, по сути, повторяют те же тезисы, которые содержались в итогах, подведенных редакцией «Вопросов философии». (Подробнее о ходе и итогах дискуссии по вопросам логики 1950–1951 гг. см. также [Меньшикова, 2018, с. 28–39].)

В МГУ дискуссии о логике вновь возобновились лишь после смерти Сталина. Г. П. Щедровицкий вспоминает, что дискуссия по проблемам логики в МГУ проходила с декабря 1953 г. по март 1954 г. Он отмечает, что она имела очень важное значение для развития философии в СССР (см. [Щедровицкий, 2012, с. 17]. Кроме того, она, по сути дела, стала ключевым событием для формирования Московского логического кружка. Именно к моменту ее начала он, А. А. Зиновьев и Б. А. Грушин начали вместе обсуждать общие подходы к проблемам логики, «возможные программы дальнейшей работы в области логики» и их выступления на этой дискуссии были заранее согласованными [Щедровицкий, 2012, с. 223].

Именно в начале 50-х А. А. Зиновьев сформулировал идею «содержательной логики», которая нашла свое развитие в его диссертации «О методе восхождения от абстрактного к конкретному (на материале «Капитала» К. Маркса)» (1954), которую в дальнейшем развивал Г. П. Щедровицкий. По сути, в своей работе Зиновьеву удалось впервые конструктивно выйти за рамки догматически очерченного вопроса о соотношении формальной и диалектической логики, с одной стороны, используя тексты Маркса, а с другой – без обязательной апелляции к ленинским цитатам из «Науки логики» Гегеля – ход немыслимый в 20-х годах, когда этот вопрос только возник.

«3иновьев одним из первых в советской философии подошел к “Капиталу” структурно-логически. Он обратил внимание на то, что логика, реализованная Марксом, применима лишь по отношению к объектам особого рода, обладающих структурой так называемого “органического целого” ‹…›. Это, как правило, исторические или социальные объекты, обладающие внутренне дифференцированной и функционализированной структурой, но главное – обладающие имманентными механизмами развития и эволюции. Считалось, что такого рода объекты не могут быть адекватно описаны формальной логикой и должны изучаться диалектикой. 3иновьев заметил, что традиционная логика действительно не может выразить парадигмальные отличия марксова подхода, и предположил, что причина этого – в игнорировании содержательной и инструментально-операциональной (деятельной) стороны мышления. Логическое состояние диалектики оценивалось Зиновьевым реалистично – она оставалась в основном фактом “политмышления”, “алгеброй революции” и т. п. Из этого родился манифест новой, “содержательной” логики, которая в отличие от логики формальной фиксировала бы не только языковой аспект, но также содержательный (или логико-онтологический) и процедурный, а также связывала бы эти аспекты между собой. Зиновьев сформулировал лишь самые общие программные положения: 1) мышление должно рассматриваться логикой не как статичная структура, а как историческая деятельность, все структуры знания – суть временно зафиксированная деятельность мышления; 2) собственно логический анализ (языковой аспект) должен совмещаться с содержательным и процедурным анализом знания и научного мышления; 3) логика должна быть эмпирической наукой, ее эмпирический материал – реальные научные тексты, а предмет исследования – приемы и способы мышления, зафиксированные в этих текстах; 4) по отношению к самому научному мышлению логика – не канон, а набор инструментальных исследовательских средств (органон) и др. Реально эта программа Зиновьева повлекла за собой не только разработку содержательно-генетической логики, но и во многом формирование в советской философии логики науки как особого направления и области исследований» [Бабайцев, 2003]. (Подробнее о программе «содержательной логики» Зиновьева см. [Ладенко, 1991, с. 14–18], а также «Конференция по проблемам логики».)

По воспоминаниям Г. П. Щедровицкого, философский факультет МГУ в то время был «центром инновационных процессов, центром всевозможных нововведений. ‹…› И Московское совещание по проблемам логики, собравшее всех московских логиков и тех, кто приезжал из других городов, ближних и более далеких, специально на это совещание, было одним из таких мероприятий в ряду других, где начали формироваться какие-то новые ценности, новые ориентиры, ставиться новые цели и задачи в рамках марксистской философии ‹…›. Совещание по логике было обусловлено, прежде всего, притоком многих интеллектуальных сил в область логики. Вообще, на том этапе – а он ведь был, по сути дела, продолжением всего того, что формировалось до этого, – именно сфера логики была самой живой, стягивавшей на себя и вокруг себя основные прошлые ориентации людей и основные интересы. Там всей предшествующей историей формировалась очень напряженная ситуация, и поле логики было тем первым плацдармом, на котором мог быть реально дан бой старым представлениям» [Щедровицкий, 2012, с. 226, 227].

В своей работе М. А. Меньшикова приводит краткое содержание и цитаты из сохранившихся докладов на совещании в МГУ 1954 г. – В. И. Черкесова, П. С. Попова, В. Ф. Асмуса, А. А. Ветрова, В. С. Молодцова, А. М. Зозули, Б. А. Грушина, Г. П. Щедровицкого, М. Н. Алексеева, С. А. Яновской, Э. В. Ильенкова, В. И. Мальцева (см. [Меньшикова, 2018, с. 43–55]). Текст доклада А. А. Зиновьева не сохранился. Кроме доклада Г. П. Щедровицкого, который публикуется в настоящем издании, полностью был опубликован только текст доклада Э. В. Ильенкова (см. [Ильенков, 2017, с. 254–273]).

Впоследствии Щедровицкий вспоминал, что это совещание было задумано «для того, чтобы формальные логики могли взять реванш и отбиться от нападок диалектических логиков». Именно тогда «Асмус и Яновская могли взять реванш и утвердиться в своем человеческом достоинстве. Руководство философского факультета уже сообразило, что надо менять флаги и перестраиваться. А для нас… это были просто очень хорошие рамки для того, чтобы мы могли выступить и заявить свою платформу и свое понимание того, что нужно делать» [Щедровицкий, 1994, с. 11–12].

На совещании в защиту диалектической логики выступили В. И. Черкесов, В. С. Молодцов, М. Н. Алексеев, Н. И. Никитин, А. П. Гагарин, В. И. Мальцев и др. В защиту формальной логики – В. Ф. Асмус, П. С. Попов, С. А. Яновская, А. Н. Колмогоров.

Суть разногласий между двумя «лагерями» на кафедре логики МГУ сформулировал в своем выступлении В. Ф. Асмус:

«1. Часть членов кафедры полагают, что диалектика (диалектическая логика) в той своей части, в которой она изучает законы развития мышления, изучает в них то же самое, что в законах и формах мышления изучает логика (формальная). Отсюда эти товарищи вполне логично выводят, что, если обе эти науки изучают в мышлении в точности один и тот же предмет, то разница между ними может быть только в глубине этого изучения. А именно: логика изучает законы и формы мышления элементарно, примитивно, поверхностно, а диалектика те же самые законы и формы мышления изучает глубоко, неэлементарно.

Другая часть членов кафедры полагают, что диалектика (диалектическая логика) – в той своей части, в которой она изучает законы развития мышления, – изучает в них то, что есть в законах развития мышления общего с законами развития природы и общества. Логика же (формальная логика) изучает не общие законы развития природы, общества и мышления, а законы и формы истинного и обоснованного мышления. Этих законов и форм диалектика не изучает. Таким образом в мышлении диалектика и логика изучают не одно и то же. Значит, предметы у этих наук – разные.

Члены кафедры логики, стоящие на этой точке зрения, полагают, что логика изучает свой скромный предмет – законы и формы истинного и обоснованного мышления не элементарно, не примитивно, не поверхностно, а так же основательно и глубоко, как всякая наука – на каждой данной ступени своего развития – может изучать и изучает свой предмет. Элементарных наук вообще нет. Элементарным может быть преподавание науки, например, в средней школе (элементарная математика), но сама наука не может быть элементарной. Диалектика (диалектическая логика) – наука высшая в сравнении с логикой не потому, что диалектика неэлементарно изучает то, что логика изучает элементарно, а потому, что диалектика дает всем наукам (в том числе и логике) метод для исследования законов развития.

2. Первая часть членов кафедры полагают, что когда исследователь (в любой области знаний) мыслит диалектически о своем предмете, он в это время уже не соблюдает тех законов истинного и обоснованного мышления, которые выясняет логика, и мыслит уже не в тех формах мышления, которые выясняет логика, а соблюдает законы истинного и обоснованного мышления, которые выясняет диалектическая логика, и мыслит в формах мышления, которые выясняет диалектика. Выходит, будто в мышлении все законы существуют в двоякой форме – элементарной и высшей. ‹…›

Вторая часть членов кафедры логики полагают, что, так как законы и формы истинного и обоснованного мышления изучает не диалектика (у которой совершенно другой предмет), а логика (формальная), то исследователь в любой области знания даже тогда, когда он мыслит о своем предмете диалектически, мыслит согласно тем законам истинного и обоснованного мышления и в тех формах истинного и обоснованного мышления, которые выясняются логикой (формальной). Это не значит, что диалектическая логика (т. е. наука об общих законах развития, природы и мышления) “подчинена” науке логике: ведь предметы у этих наук – разные! Какое же тут может быть “подчинение”? ‹…›

3. Первая часть членов кафедры склонны думать, что логика (формальная) – не наука, способная, как всякая наука, развиваться, углубляться в свой предмет, но скорее предмет среднешкольного преподавания, все правила и положения которого уже выяснены и нуждаются только в поправках. Вторая часть членов кафедры склонны думать, что хотя логика (формальная) должна преподаваться с поправками – в средней школе, логика есть не только предмет среднешкольного преподавания (действительно элементарного), но, кроме того и прежде всего, есть настоящая наука, имеющая свой особый предмет, которого она не делит ни с какой наукой, в том числе и с диалектикой (диалектической логикой), у которой – совершенно другой предмет. Как наука, логика – наука развивающаяся и в настоящее время. Она не закончила исследования своего предмета, но, как всякая другая наука, продолжает углублять и совершенствовать его исследование» (цит. по [Фокин, 2016, с. 155–157]).

Выступавший перед Щедровицким Грушин – тогда аспирант кафедры логики МГУ – сказал, что он «решил выступить ‹…› в защиту диалектической логики». Он указал на антиисторизм в понимании диалектической логики у Асмуса и Ветрова и скрытую метафизичность их воззрений. Вместе с тем защита диалектической логики для Грушина не означала защиту заведующего кафедрой логики Черкесова. Оценка его деятельности Грушиным весьма критична: Грушин не считает поиски Черкесовым особых диалектических форм умозаключения чем-то целесообразным. По мнению Грушина, “Черкесов видит диалектическую логику там, где ее нет, и не видит ее там, где она есть”… и протестует против умаления Черкесовым значения формальной логики» [Меньшикова, 2018, с. 48–49].

В своей статье 1961 г. «Советская логика» Ю. Бохеньский подводит краткий итог логических дискуссий 40—50-х гг. в СССР следующими словами: «…Представляется, что советские логики внесли – и весьма серьезный – вклад в философию логики. Ни в одной другой стране, как в Советском Союзе, не было поднято в многочисленных дискуссиях столько проблем этой дисциплины, и хотя большая часть публикаций не имеет какой-либо ценности, некоторые из них содержат интересные идеи.

Западному логику сложно понять эти работы, поскольку многие вопросы, которые он изучает как относящиеся к разным темам, здесь смешиваются под общим наименованием “логики и диалектики”. Однако, если мы внимательно рассмотрим приводимые аргументы, то легко заметить, что зачастую эти дискуссии касаются не псевдопроблемы предполагаемой “диалектической” логики (очевидно, что такой нет), а ряда реальных и серьезных вопросов. Предварительно их можно сгруппировать следующим образом:

1. Существует ли чисто формальная логика, или каждая логика должна рассматриваться как “материальная”, то есть связанная с некоторым предметом [subject matter]?

2. Если принять, что существует чисто формальная логика, то исчерпывается ли ею вся логика или она должна быть дополнена другими логическими дисциплинами?

3. Является ли методология частью логики (то есть зависит от нее и использует принципы формальной логики) или ее следует рассматривать как “философскую” науку, которая может разрабатываться независимо от формальной логики?

4. Как соотносятся логические законы и законы реальности? Можем ли мы, например, сказать, что принцип противоречия верен как логический закон, но не может быть применен к реальности?

5. Каково отношение логических законов и сущностей [entities] к потоку постоянно меняющихся событий?

6. Является ли логика необходимо связанной с эпистемологией и, следовательно, должна быть разделена в соответствии с эпистемологическими точками зрения (например, реалистической и идеалистической), или она является эпистемологически нейтральной наукой?

7. Проблема универсалий: существуют ли, в любом смысле слова, универсалии in re [в реальности, вещах (лат.) – Ред.]?

8. Является ли логика философской дисциплиной или она, скорее, относится к математике? Если первое, то можно ли вообще рассматривать математическую логику как логику?

Уверен, что эти проблемы, некоторые из которых были выработаны в жесткой борьбе советских философов, так и не были изучены с современной точки зрения какой-либо школой западных логиков. Более того, об этих устремлениях советских философов в действительности ничего неизвестно; нет ни одного исследования вышеперечисленных проблем, которым были посвящены их многочисленные дискуссии» [Bocheński, 1961, p. 33–34] (Пер. ред.).