Шаги навстречу. Кевин Милн
Нет, но ты слишком эгоистично распоряжаешься своим временем. Это и твоя дочь, Делл. И ты должен быть рядом не только время от времени по выходным.
Папа. Вот как?! Это я эгоист? Серьезно? Неужели ты действительно думала, что я смогу все лето провести на побережье? Эмили, у меня работа. Разве в желании остаться на выгодной работе есть что-то эгоистичное? Моя работа – и причитающаяся по ней страховка – единственное, что позволяет нам держаться на плаву.
Мама (шепотом). Ты же не хочешь приезжать. Признайся…
Папа (сокрушенно качает головой). Мне нужно ненадолго выйти. Поговорим об этом позже.
Мама (на глаза наворачиваются новые слезы). Ты куда?
Папа (смотрит на нас, потом на маму). Гулять.
Ненавижу, когда они ссорятся. Жаль, что я не могу встать и выбежать за дверь, чтобы не видеть, как разваливается их брак. Но на месте меня держит сильнейший из страхов.
Страх неизвестности.
Страх неизвестности того, что ждет нашу семью в будущем.
Глава 4
Эмили
Туннель. Так Энн описывала свое предсмертное состояние – как будто летишь вниз по очень темному туннелю, а света в конце не видно. Она уверяла, что понимала, что происходит – что она умирает, – и пыталась разглядеть свет в другом конце туннеля. В конце концов забрезжил серебристый огонек. И тут же она почувствовала абсолютный покой и поняла, что все будет очень хорошо. А потом, без предупреждения, ее рвануло назад в мучительную пасть жизни, где было много света, но и почти столько же боли.
Больше она об этом не заговаривала, но я постоянно думаю о «туннеле». Может быть, потому, что именно сейчас, в худшие дни моей жизни, я сама нахожусь в похожем туннеле и ищу выход. Вокруг меня так часто сгущается темнота, рожденная из беспокойства, страха и разочарования всем, что есть в моей жизни, что, кажется, исход печален. Все, что мне нужно, – тоненький лучик света в конце, чтобы знать: все будет хорошо.
Что я наделала?
После ухода Делла я целую минуту стою, прислонившись к двери, опустив глаза и не говоря ни слова. Я знаю, что на меня смотрят дети – Энн с Кейдом сидят на диване, а Бри стоит вверху на лестнице, – но не могу заставить себя посмотреть на них. Должно быть, они очень расстроились.
Разве в семье любовь не главное? Неужели мы друг друга не любим? Тогда почему так тяжело? Почему я так устала? Почему мне грустно? Одиноко? Почему я убита горем?
И чувствую себя виноватой.
Делаю глубокий вдох, чувствую, как расширяется грудь, потом сжимается. Воздух рождает в моей душе крошечный лучик надежды, что когда-нибудь каким-то чудом все останется в прошлом.
Мы справимся. Обязаны справиться.
Наконец я расправляю плечи и поднимаю взгляд на детей.
– Простите, ребята. – Голос мой еще дрожит. – Особенно ты, Энн. Но, пожалуйста, не волнуйтесь о нас с папой. Это простое недопонимание.
– Конечно, мама. – Сложно сказать, то ли Энн