«Что ты вьёшься, вороночек!..». повесть об А. С. Пушкине. Александр Никонов
живут здесь казаки?
– Да по-разному, – ответил Пьянов. – Чать, слышал, в начале года казаки тут тряхнули властью, самого енерала убили, атамана да старшин. Потом-то нас и поприжали. Дыхнуть не дают, лютуют. Следователи и до се бунтовщиков ищут. Кого поймают, по казацкому обыкновению плетьми бьют, бороды сбривают, в армию отсылают. Да ещё грозятся заводил четвертовать, колесовать, вешать да головы отсекать. Вот оно как, Емеля.
Филиппов в разговор не встревал, молча пил и ел кашу, иногда недоверчиво поглядывая на осоловевших собеседников.
Утром, перед отправкой на базар, Пугачёв вышел во двор, скинул с себя рубаху и стал умываться и растираться снегом, покрякивая и ухая:
– Ух, благодать! Ах! Ах!
Во двор вышел Пьянов, подивился, сказал:
– Гляди, простудишься нето.
– Ничего, я привыкший, – ответил Емельян. – В армии, в походах и не то бывало.
Денис присмотрелся к оголённому телу и, показав на провалы на груди, спросил:
– А это у тебя что?
– Это? Это, брат Денис, особые признаки. Я тебе потом о них скажу, а сейчас не спрашивай.
Умывшись и обтеревшись, Емельян поглядел вдаль, в степи, потом в небо и со вздохом сказал:
– Эх, Денис, хороший ты человек, погляди, сколько вокруг простора, а душе воли нет – будто в клетке она.
– Да что ж воля, – ответил Пьянов, – она сейчас не в наших руках. Всем атаманы да старшины заправляют по царицыной указке. Вот говорят, что скоро казаков будут набирать в московское войско, а они не хотят уклады и обычаи свои менять.
Пугачёв промолчал, а к исходу дня, когда вечеряли и снова пили брагу, Емельян наклонился к уху Денис и прошептал:
– А знаешь ли ты, Денис, кто я есть на самом деле?
– Кто? – тоже шёпотом спросил Пьянов.
– Я и есть тот самый государь Петр Фёдорович, о котором говорят.
Пьянов округлил глаза и отшатнулся:
– Да ну! – Денис перекрестился. – Все же говорят, что он помер.
– Помер, помер! – с укоризной повторил Емельян. – Знаки у меня на груди видел?
– Да, видел.
– Так вот, это царские знаки, Богом данные мне с рождения. Верь, я и есть император Пётр Третий. Все думают, что я помер, а я – вот я. Веришь ли?
Пугачёв расправил свою грудь. Пьянов во все глаза смотрел на своего гостя, потом, икнув, спросил:
– Так где же ты скрывался, государь, как выжил?
– Когда по царицыному приказу меня в полон взяли да хотели умертвить, спас меня один дворянин. Фамилью его уж не помню. Меня спас, а сам-то на эшафот за это пошёл.
– Вот оно как!
– Да. Долгие годы скитался я по миру, нищенствовал и жил милостыней. И где я только ни был, – я ж тебе сказывал: и в русском войске под Цареградом воевал, и в Польше был, и в Арабии. Да вот Бог ниспослал милость вернуться мне в Российское государство.
– И что ж ты делать-то теперь будешь, государь, небось, немка-царица трон свой не отдаст? – спросил Пьянов.
– А ты собери-ка верных казаков, токмо тайно, я скажу им