Позитивные симптомы. Наталья Керре
е по себе от неподвижности собеседника – на застывшем невыразительном лице жили только глаза – удивительно тёмные и яркие, такие, что сразу не поймёшь, где зрачок, а где радужка. Но затем он растворился и расслабился в этой тишине. И сам не заметил, как проговорил час, не получив ни реплики в ответ, ни задав ни одного вопросы.
– Да, мир иногда кажется нам несправедливым, – сказал собеседник, бросив взгляд на часы на стене. Голос у него был такой же, как и лицо – тихий, почти без интонаций, но почему-то именно эта кажущаяся невыразительность и заставляла напряжённо вслушиваться в каждое слово – Жду вас в среду, запишетесь на ресепшене.
– Спасибо, Роман Борисович – пробормотал человек и пошёл к двери, вдруг ощутив, как прилипла к спине рубашка. Он чувствовал себя вымотанным и счастливым одновременно. Прикладывая карту к терминалу на стойке секретаря он думал: «Лучший, что и говорить, не зря к нему записаться невозможно». Хотя если бы от него потребовали ответа, почему после этого странного молчаливого сеанса у психолога он себя чувствует, как после хорошего секса, сказать он бы не смог.
А тот, кого назвали Романом Борисовичем, закрыл дверь за клиентом и перестав улыбаться нейтрально-дежурной улыбкой, вздохнул и, выглянув в коридор попросил: «Лена, сделайте кофе, пожалуйста».
Глядя на медленно ползущую в пробках за окном Тверскую улицу (хорошие стеклопакеты, полная звукоизоляция), он в очередной раз задумался: а догадываются ли все эти люди, насколько часто их истории повторяются, насколько они все похожи, и ведь каждый думает, что именно его жизнь, его слова – уникальны. Чем дольше работаешь с людьми – тем острее это ощущаешь. И ещё с годами всё отчётливее понимаешь, что любая боль, любое горе заканчиваются рано или поздно. Но каждому человеку кажется, что именно он столкнулся с такой ситуацией первым, пережить это невозможно, и болеть всегда будет одинаково сильно, и это невыносимо. Они даже мысли не допускают, что у кого-то в мире уже было так же, точно так же, и, скорее всего, не один раз. И выход есть всегда – в терапии, препаратах или просто времени, которое топит в себе всё.
Они приходят в кабинет, садятся в мягкое лиловое кресло напротив, тихо и скромно вытирают слёзы салфетками до тех пор, пока пальцы не заскребут о картонное дно пустой коробки, или рыдают в голос, размазывая воду по щекам вместе с тушью и ресницами, захлёбываясь или шёпотом рассказывают, что это невозможно, совершенно невозможно, и мир несправедлив и полон боли. В такой момент очень нужен рядом кто-то, кто готов принять тебя таким, какой ты есть – с потёкшей тушью, сопливым красным носом, путающегося в своих словах и эмоциях, признающегося в своей слабости, неправоте, отчаянии, тот, кто точно знает, что выход есть, – да, мир несправедлив, но прекрасен, и всё проходит. Рано или поздно.
Роман Борисович вздохнул и сел на подоконник. До следующего сеанса было ещё полчаса, и можно было себе позволить и кофе, и философские рассуждения, и вольность по-мальчишески сидеть на широком подоконнике исторической застройки, прислонившись лбом к стеклу. Откровенно говоря, широченные подоконники были одной из причин, по которой он остановил свой выбор именно на этом кабинете. Кроме того, ему просто нравился этот старый район, а клиентам, которые не пользовались личным авто по причине пробок или фанатичного увлечения экологическими идеями, было удобно добираться от метро.
Роман Борисович Горский – один из самых спорных и успешных специалистов в своей области. Семейные конфликты, кризисы среднего возраста, творцы, потерявшие себя и нуждающиеся в срочной маршрутной карте поиска, депрессии – это всё несли ему в огромном количестве. Профессиональных тусовок он избегал, все предложения о сотрудничестве вежливо отклонял, а после конференций, где редко – крайне редко – получалось уговорить его выступить, – словно растворялся в сизом московском смоге.
Этот невысокий, худощавый человек в безупречно сидящих костюмах (которые, на самом деле, никогда не были дорогими. И если бы у кого-нибудь хватило смелости или наглости поинтересовались, как ему удаётся выглядеть так, словно он только что сошёл с витрины магазина где-нибудь в районе Кузнецкого моста, возможно, он, саркастически вскинув бровь, мог бы снизойти и рассказать про хорошее ателье и умение носить вещи.) вызывал одновременно жгучее раздражение и такой же жгучий интерес. Психологи, как все специалисты помогающих профессий, нуждаются в том, чтобы периодически сбиваться в стайки, поглаживать друг друга знанием умных слов, чтением докладов, которые не понимает никто, кроме них, и обмениваться взаимными комплиментами по поводу профессионализма. Роман Борисович по какой-то странной для окружающих причине в этих сеансах взаимного удовлетворения участие принимал редко и неохотно, и, судя по всему, вообще в этом не нуждался.
Он был тихий, неприметный, с очень светлой кожей и уже заметной сединой в темно-русых волосах, и, пожалуй, единственное, что выделялось на невыразительном лице – это те самые тёмные глаза. Соцсети заполнял формальными рабочими текстами, в скандалах в «жёлтых» тв-шоу не участвовал. Но почему-то не замечать его не получалось ни у других психологов, ни у клиентов, которые нескончаемым ручьём текли в кабинет на Тверской улице, вызывая пересуды и обвинения сквозь зубы от