Мытари и фарисеи. Николай Еленевский
Пока есть время, сходи, ознакомься, интересная бумага, очень интересная. Теперь Дубяйко очередь вешаться, не к слову будет сказано.
– Ты поосторожней, такие долго живут.
– Да, настоящего мужика, можно сказать, в петлю засунул. Вот, считай, что вместе с Ерохиным и партию хороним… Пойду в клуб, посмотрю, что там и как. Послушай, у Ерохина, помимо ордена, много медалей, надо бы все на атласных подушках разместить, знамя полка поставить. Ты как считаешь? Да, еще траурное фото около клуба и около подъезда. У него квартира на каком этаже?
– На втором, – ответил я, пересиливая бедовый комок, который сжимал клещами горло. – Я своей сказал, чтобы сходила к Ерохиной, мало ли что, да и сам пойду туда.
– Значит, у подъезда, – буднично продолжил Громов, – а насчет жены правильно. Остальных она и видеть не захочет. Сдали мужика ни за понюх табака. – Чувствовалось, что он в душе гордился тем, что не присутствовал на заседании партийной комиссии. Громов кивнул в сторону гор: – Ишь облака закурчавились, быть грозе.
– Гроза, как слеза, будь оно все неладно, я у себя дома.
– Ладно, – Громов кивнул головой, – шагай.
На полпути от штаба к ДОСам меня догнал запыхавшийся Сорокин:
– Николай, сумасшествие какое-то, не поверишь, позвонил Дубяйко, приказал, никаких похорон в клубе не устраивать, никаких почестей. Сказал, таково требование политуправы…
– Генерала Иванникова, что ли?
– Ну не знаю, скорее всего.
– Совсем оскотинимся, если послушаем, – не выдержал я, – и мертвому покоя не дадут.
Сорокин, словно не расслышав, продолжал:
– Там Громов за голову схватился, кричит, ему начхать на Дубяйко, он боевого офицера хоронит, а не просто какого-то пьянчужку, как это собирается выставить партийная братия.
Я знал, что Громов больше кричит для внешнего антуража. Он всегда сделает то, что ему прикажут, ни на шаг в сторону. «Да если бы я с начальством так, как тот же Ерохин, то и ходил бы, как и он, в капитанах, – пояснил Громов, – где много чести, там много и пакости. Жаба душит». С ним трудно было не согласиться. Вот и похороны он проведет по указке сверху так, как желает командование.
– Никитич, а насчет бумаги из Москвы, это правда? – Сорокин пошарил по карманам, извлек платок и привычным жестом вытер лицо.
– Не видел, Иван Петрович, не видел, да и особого желания видеть, что там сейчас из Москвы присылают, у меня нет. Хотя по нынешним временам ожидать можно чего угодно. Сегодня так, а завтра так. Какой президент, такая и политика.
Сорокин осторожно кивнул головой:
– Пожалуй, оно конечно… Быстро же нас предали, быстро!! Чувствовал, нутром чувствовал, что это будет, но не так скоро…
Мне не хотелось его слушать, и он понимал это, произнес то ли для оправдания, то ли для самоуспокоения:
– Наталья, наверное, меня проклинает, а что я мог поделать, что? Хоть ты сам… – он недоговорил, вдруг отчаянно махнул рукой и пошел, боясь оторвать взгляд от запыленного, в паутине трещин асфальта, уже горячего и мягкого.
Около